То неловкое чувство, когда расписал всю свою жизнь вплоть до смерти, выполнил все то, что запланировал, смирился с последним и тут... бац!...
Жизнь после смерти.
Поначалу Жерару казалось, что он очнулся в преисподней. Кромешная тьма, он не может дышать, вокруг какие-то тела. Он только спустя несколько часов осознал, что находился в каком-то закрытом отсеке для хранения тел омников. И что он сам каким-то образом очутился в теле омника. Прежде чем вспомнить про историю почти десятилетней давности, когда согласился помочь доктору Ляо с её проектом. "Проект Эхо". Рейес и Моррисон были, как и весь мир после событий Омнического кризиса, жестко против появления нового искусственного интеллекта, и даже сам Жерар говорил Мине, что "благими намерениями выложена дорога в ад", однако все равно согласился помочь ей, - лучше уж пускай новый "уничтожитель человечества" будет обладать его чертами характера, чем какого-нибудь умника.
И кто бы мог подумать, что небольшой имплант обернется в... такое. Наверное, никто, - Ляо наверняка собиралась его отключить, но не смогла из-за смерти. Жерар как-то об этом не подумал, а другие просто не обратили внимание, что одна из программ продолжает свою работу. Счастливое совпадение? Может быть, но вот только Лакруа был готов к своей смерти, а его это "чудесное" спасение портило много планов, завязанных на ней. Плюс ему пришлось потратить около недели, чтобы выбраться из законсервированного хранилища наружу, - и только новое электронное сознание не позволило ему сформировать клаустрофобию.
Он был мертв. По настоящему, ведь фактически текущий Жерар был попросту "копией" оригинала. Со всеми его навыками, воспоминаниями, характером... но не настоящим Жераром. Клон, в некотором смысле. А это значит, вспоминая комиксы и различные фильмы, ему предстоит идти по собственному пути. Или же делать так, как поступил бы настоящий Жерар? Это все так... запутанно. Голова, конечно, не болела от этих размышлений, но ему было сложно с этим разобраться, кем себя считать, кем быть. И он не мог сделать этого в одиночку, однако к старым друзьям нельзя было, - как-никак мсье Лакруа умер для них, и они горюют, и для них также это все будет очень запутанно. И страдательно. Как бы не хотелось поговорить с Аной, Джеком, Гэбриелем, Коулом, Мойрой, Гендзи, Ангелой, Райнхардтом, Торбьорном, Уинстоном... Амели.
Ох, Амели. Последняя в списке, но не в сердце.
Как бы он хотел ей помочь, но он был мертв для нее. А в этом состоянии ничего не мог сделать. Для того, чтобы вернуть ей баланс, он должен был отыскать собственный. Он не освоился с этим телом до конца, мысли продолжали терзать его, и пойди он в таком состоянии штурмовать базы Когтя, то его разберут на запчасти через пять минут. И даже если он отыщет её... это будет не её непутевый муженек, а лишь его блеклая металлическая копия.
Нужно было стать un cool металлической копией. И, к счастью, было такое место на планете, где в этом помогали.
[indent]
[indent]
- Je suis désolé, mon pote.*

Жерар чуть было не нажал на спусковой крючок пистолета, который моментально выхватил, увидев силуэт "Разорителя" посреди разбушевавшейся снежной бури. Рефлекс, - в годы Омнического кризиса Лакруа был одним из тех, кто совершал вылазки в тылу врага и лишал его командиров, и даже в новом амплуа старые привычки не хотели умирать. Остановил француза, как ни странно,  его же мозг, позволивший в доли секунды напомнить, что война давно закончилась и многие из бывших неприятелей ушли сюда, в Шамбалу, и среди них могли быть также и "Разорители".

- Я так понимаю, это вы встречаете новоприбывших?

Лакруа был не один, с ним ещё было с десяток "беженцев", - кто-то бежал прочь из недружественной Германии, кто-то просто не мог найти взаимопонимания с людьми. Был, впрочем, один чудик из Голливуда, хотевший посмотреть на бытие непальских омни-монахов, дабы набрать материала для будущей постановки "Кунг Фу Кибер" или что-то в этом роде. Жерар, пропутешествовавший из лаборатории с Соединенных Штатов именно что с последним (а также ввязавшись в приключение по спасению всех остальных от рук торговцев запчастями), как никто другой желал скорейшего избавления от него в безмятежных сводах монастыря.
 
- Меня зовут... Крест, - имя, к которому Лакруа пришел за время путешествия. Ничего сложного, просто его фамилия в переводе с французского. А также то, что он нес на себе крест ходячего мертвеца, - И я люблю 'газд'гажать ок'гужающих своим ф'ганцузским акцентом. П'гини... кхе-кхе... Принимаете таких? Или нам нужно помочь по хозяйству, выполнив поручения по сбору репы и убийству крыс в подвале, как в этих "чиловечиских" РПГ, чтобы получить право прохода?

Жерар никак не мог помочь себе, даже после смерти.

* - Прошу прощения, приятель.

- Ох, frere* Рамматра, не спеши записывать меня в amant humain**!

Здоровяк-"Разоритель" был... уязвлен. Ранен... душевно, как бы парадоксально это не звучало. Казалось бы, не его дело, пускай Дзеньятта или Мондатта наставляют его на путь истинный, но беда была в том, что они были без понятия, что же двигало людьми. А Жерар знал. К сожалению, к счастью. Умер из-за этого - это точно.

- Правда... Может, это тебя не совсем устроит, я не готов сказать всю правду о себе. Но та часть, которую я готов... что же... она связана с тем, как меня создали. Я не был "пробужден" как остальные, я был создан уже после всего этого, благодаря стараниями того же человека, что создал Аврору. Промежуточная стадия в том, чтобы повторить то невозможное, что случилось.

Жерар старался подбирать слова осторожно. Скорее всего он уже допустил ошибки, которые аукнутся ему в будущем, но такова была его суть, своими благими намерениями мостить дорогу в ад во второй раз.

- Но Доктор Ляо не пыталась повторить первый раз, она шла по новому пути. Для создания робота с быстро адаптирующимся искусственным интеллектом, но избегая невольного создания ещё одного "бога-программы",  они сканировали человеческие личности, дабы скопировать их способность к обучаемости - когда ты делаешь постепенно, своим опытом, а не получаешь всю информацию с Интернета прямиком в свой процессор, отчего его переклинивает и возникает зудящее желание стать Альтроном и опрокинуть на планету её же кусок.

Хотя марвеловского злодея можно было понять, - кто бы отказался выждать миллионов лет в спящем режиме, чтобы выйти перед эволюционировавшими бобрами в их бронзовом веке и стать для них богом?

- Ты не прав, говоря, что меня тянет к человеческой культуре. Наоборот - меня тянет к омникам, потому что я хочу лучше узнать их, абстрагироваться от "человеческого" во мне. А по поводу того, знаю ли что-то про нападение... 

Он не мог остаться в стороне, конечно же. Как только услышал, так сразу тайком покинул территорию монастыря и провел собственное расследование. Кто-то даже был допрошен с особым пристрастием, Рейес бы прослезился, узнай, как Жерар умеет в "плохого копа", хоть во время Блэквотча он всегда был "хорошим".

- Чечен-Оол Ковалыг. Тувинец, майор Вооруженных Сил Российской Федерации в отставке, ветеран Омнического Кризиса на Сибирском фронте, где он потерял все - свою семью, своих сослуживцев. Прибыл в Шамбалу по собственному убеждению, потому что он не мог спокойно смотреть на то, как "машины нашли мир и спокойствие после пролитой ими крови". Ему не составило труда как завербовать нескольких местных жителей на свою сторону, так и запудрить мо... эээ, процессоры нашим братьям, используя свою трагичную историю. К несчастью, он встретил печальный конец, поскользнувшись и упав в горную расщелину.

Жерар опустил ту деталь, что это случилось во время его допроса, который перерос в драку, и он честно пытался спасти Ковалыга, чтобы тот предстал перед судом... но военный предпочел отпустить его металлическую руку и дать гравитации решить свою судьбу.

- Человечество - это огромная биологическая аномалия, которая так и не смогла определиться со своим статусом за те три с половиной тысячи лет, что возникла цивилизация. Оно всегда искало врагов, с которыми могло соперничать, но поскольку никакой другой не смог равнозначно эволюционировать ему в конкуренты,  то находило противников в самом себе. Пока не появились омники - бездушные роботы, созданные быть лишь инструментами, которые неожиданно обрели сознание. Разве не самое то обратить весь свой разрушительный потенциал на них, tu ne penses pas***?

Жерар немного помотал плечами, напоминая себе, что они у него есть, и что он не в гробу, что он может двигаться. Хоть и не может дышать. Словно... гуляешь по дну океана. Вроде что-то чувствуешь, но в то же время не так, как чувствовал все это ранее, в человеческом теле.

- Но человечество старается стремиться к лучшему. Ведь если бы это было не так, то царили бы фашистские государства и в ходу были жертвоприношенческие религии с рабством как обыденным явлением.  Да, есть плохие люди, есть несправедливость, есть непонимание, - но в то же время есть и хорошие люди, борющиеся с несправедливостью и ратующие за просвещение. Век людей короток, и каждый раз новое поколение хоть и учится на опыте предыдущих, но умудряется наделать и своих ошибок.

Воспоминания о прошлом вновь начинали терзать Лакруа, но, подобно Рамматре, он симулировал вздох, отгоняя их прочь. Потом, когда он уединится в своей келье.

- Мы же, омники, по сути своей вечны. Очень молоды, конечно, и как дети, пытаемся имитировать поведение своих родителей, но пройдет десятки, сотни лет - и знакомые тебе люди уже умрут, а вот твое металлическое тело продолжит функционировать. Но в то же время у нас навряд ли будет следующее поколение. Убивая человека, ты убиваешь всех потомков, которых он мог произвести на свет. От отъявленных бандитов до величайших докторов и дипломатов. Убивая омника, ты убиваешь возможность для будущего узнать о прошлом так, каким оно было. Наши жизни - равнозначны, но пока что не все это поняли. И Мондатта направляет все свои усилия на то, чтобы выиграть для омников время,  дать им набраться опыта, и дать свежему поколений людей сменить то, что помнит горечь войны и омрачнено предрассудками по отношению к нам.

Жерар надеялся, что он не звучал как Мондатта и Дзеньятта. Он просто старался передать то немногое, что он усвоил, пребывая в Шамбалле.

- Это нелегкий путь, frere Рамматра, терпеть издевательства хулигана, надеясь, что ему надоест и он отстанет. Ведь так хочется взять и начистить ему museau****, чтобы знал свое место, чтобы не причинял тебе страдания. Но нужно помнить, что давая сдачи, результат является непредсказуемым. Хорошо, если отстанет. А вдруг не осилишь, и он ещё больше побьет, да ещё и твоим друзьям трусы на головы натянет? А вдруг он в отместку приведет подмогу? А вдруг ты его покалечишь или убьешь, и тебя посадят за решетку за превышение самообороны? А человечество - это тебе не школьный хулиган, нельзя просто так взять и свалить его, без подготовки и ресурсов. Поверь, оно само уже пыталось неоднократно себя прикончить, не получилось.

* - брат
** - любитель человеков
*** - так не считаешь
**** - рыло

То неловкое чувство, когда расписал всю свою жизнь вплоть до смерти, выполнил все то, что запланировал, смирился с последним и тут... бац!...
Жизнь после смерти.
Поначалу Жерару казалось, что он очнулся в преисподней. Кромешная тьма, он не может дышать, вокруг какие-то тела. Он только спустя несколько часов осознал, что находился в каком-то закрытом отсеке для хранения тел омников. И что он сам каким-то образом очутился в теле омника. Прежде чем вспомнить про историю почти десятилетней давности, когда согласился помочь доктору Ляо с её проектом. "Проект Эхо". Рейес и Моррисон были, как и весь мир после событий Омнического кризиса, жестко против появления нового искусственного интеллекта, и даже сам Жерар говорил Мине, что "благими намерениями выложена дорога в ад", однако все равно согласился помочь ей, - лучше уж пускай новый "уничтожитель человечества" будет обладать его чертами характера, чем какого-нибудь умника.
И кто бы мог подумать, что небольшой имплант обернется в... такое. Наверное, никто, - Ляо наверняка собиралась его отключить, но не смогла из-за смерти. Жерар как-то об этом не подумал, а другие просто не обратили внимание, что одна из программ продолжает свою работу. Счастливое совпадение? Может быть, но вот только Лакруа был готов к своей смерти, а его это "чудесное" спасение портило много планов, завязанных на ней. Плюс ему пришлось потратить около недели, чтобы выбраться из законсервированного хранилища наружу, - и только новое электронное сознание не позволило ему сформировать клаустрофобию.
Он был мертв. По настоящему, ведь фактически текущий Жерар был попросту "копией" оригинала. Со всеми его навыками, воспоминаниями, характером... но не настоящим Жераром. Клон, в некотором смысле. А это значит, вспоминая комиксы и различные фильмы, ему предстоит идти по собственному пути. Или же делать так, как поступил бы настоящий Жерар? Это все так... запутанно. Голова, конечно, не болела от этих размышлений, но ему было сложно с этим разобраться, кем себя считать, кем быть. И он не мог сделать этого в одиночку, однако к старым друзьям нельзя было, - как-никак мсье Лакруа умер для них, и они горюют, и для них также это все будет очень запутанно. И страдательно. Как бы не хотелось поговорить с Аной, Джеком, Гэбриелем, Коулом, Мойрой, Гендзи, Ангелой, Райнхардтом, Торбьорном, Уинстоном... Амели.
Ох, Амели. Последняя в списке, но не в сердце.
Как бы он хотел ей помочь, но он был мертв для нее. А в этом состоянии ничего не мог сделать. Для того, чтобы вернуть ей баланс, он должен был отыскать собственный. Он не освоился с этим телом до конца, мысли продолжали терзать его, и пойди он в таком состоянии штурмовать базы Когтя, то его разберут на запчасти через пять минут. И даже если он отыщет её... это будет не её непутевый муженек, а лишь его блеклая металлическая копия.
Нужно было стать un cool металлической копией. И, к счастью, было такое место на планете, где в этом помогали.
[indent]
[indent]
- Je suis désolé, mon pote.*

Жерар чуть было не нажал на спусковой крючок пистолета, который моментально выхватил, увидев силуэт "Разорителя" посреди разбушевавшейся снежной бури. Рефлекс, - в годы Омнического кризиса Лакруа был одним из тех, кто совершал вылазки в тылу врага и лишал его командиров, и даже в новом амплуа старые привычки не хотели умирать. Остановил француза, как ни странно,  его же мозг, позволивший в доли секунды напомнить, что война давно закончилась и многие из бывших неприятелей ушли сюда, в Шамбалу, и среди них могли быть также и "Разорители".

- Я так понимаю, это вы встречаете новоприбывших?

Лакруа был не один, с ним ещё было с десяток "беженцев", - кто-то бежал прочь из недружественной Германии, кто-то просто не мог найти взаимопонимания с людьми. Был, впрочем, один чудик из Голливуда, хотевший посмотреть на бытие непальских омни-монахов, дабы набрать материала для будущей постановки "Кунг Фу Кибер" или что-то в этом роде. Жерар, пропутешествовавший из лаборатории с Соединенных Штатов именно что с последним (а также ввязавшись в приключение по спасению всех остальных от рук торговцев запчастями), как никто другой желал скорейшего избавления от него в безмятежных сводах монастыря.
 
- Меня зовут... Крест, - имя, к которому Лакруа пришел за время путешествия. Ничего сложного, просто его фамилия в переводе с французского. А также то, что он нес на себе крест ходячего мертвеца, - И я люблю 'газд'гажать ок'гужающих своим ф'ганцузским акцентом. П'гини... кхе-кхе... Принимаете таких? Или нам нужно помочь по хозяйству, выполнив поручения по сбору репы и убийству крыс в подвале, как в этих "чиловечиских" РПГ, чтобы получить право прохода?

Жерар никак не мог помочь себе, даже после смерти.

* - Прошу прощения, приятель.

- Ох, frere* Рамматра, не спеши записывать меня в amant humain**!

Здоровяк-"Разоритель" был... уязвлен. Ранен... душевно, как бы парадоксально это не звучало. Казалось бы, не его дело, пускай Дзеньятта или Мондатта наставляют его на путь истинный, но беда была в том, что они были без понятия, что же двигало людьми. А Жерар знал. К сожалению, к счастью. Умер из-за этого - это точно.

- Правда... Может, это тебя не совсем устроит, я не готов сказать всю правду о себе. Но та часть, которую я готов... что же... она связана с тем, как меня создали. Я не был "пробужден" как остальные, я был создан уже после всего этого, благодаря стараниями того же человека, что создал Аврору. Промежуточная стадия в том, чтобы повторить то невозможное, что случилось.

Жерар старался подбирать слова осторожно. Скорее всего он уже допустил ошибки, которые аукнутся ему в будущем, но такова была его суть, своими благими намерениями мостить дорогу в ад во второй раз.

- Но Доктор Ляо не пыталась повторить первый раз, она шла по новому пути. Для создания робота с быстро адаптирующимся искусственным интеллектом, но избегая невольного создания ещё одного "бога-программы",  они сканировали человеческие личности, дабы скопировать их способность к обучаемости - когда ты делаешь постепенно, своим опытом, а не получаешь всю информацию с Интернета прямиком в свой процессор, отчего его переклинивает и возникает зудящее желание стать Альтроном и опрокинуть на планету её же кусок.

Хотя марвеловского злодея можно было понять, - кто бы отказался выждать миллионов лет в спящем режиме, чтобы выйти перед эволюционировавшими бобрами в их бронзовом веке и стать для них богом?

- Ты не прав, говоря, что меня тянет к человеческой культуре. Наоборот - меня тянет к омникам, потому что я хочу лучше узнать их, абстрагироваться от "человеческого" во мне. А по поводу того, знаю ли что-то про нападение... 

Он не мог остаться в стороне, конечно же. Как только услышал, так сразу тайком покинул территорию монастыря и провел собственное расследование. Кто-то даже был допрошен с особым пристрастием, Рейес бы прослезился, узнай, как Жерар умеет в "плохого копа", хоть во время Блэквотча он всегда был "хорошим".

- Чечен-Оол Ковалыг. Тувинец, майор Вооруженных Сил Российской Федерации в отставке, ветеран Омнического Кризиса на Сибирском фронте, где он потерял все - свою семью, своих сослуживцев. Прибыл в Шамбалу по собственному убеждению, потому что он не мог спокойно смотреть на то, как "машины нашли мир и спокойствие после пролитой ими крови". Ему не составило труда как завербовать нескольких местных жителей на свою сторону, так и запудрить мо... эээ, процессоры нашим братьям, используя свою трагичную историю. К несчастью, он встретил печальный конец, поскользнувшись и упав в горную расщелину.

Жерар опустил ту деталь, что это случилось во время его допроса, который перерос в драку, и он честно пытался спасти Ковалыга, чтобы тот предстал перед судом... но военный предпочел отпустить его металлическую руку и дать гравитации решить свою судьбу.

- Человечество - это огромная биологическая аномалия, которая так и не смогла определиться со своим статусом за те три с половиной тысячи лет, что возникла цивилизация. Оно всегда искало врагов, с которыми могло соперничать, но поскольку никакой другой не смог равнозначно эволюционировать ему в конкуренты,  то находило противников в самом себе. Пока не появились омники - бездушные роботы, созданные быть лишь инструментами, которые неожиданно обрели сознание. Разве не самое то обратить весь свой разрушительный потенциал на них, tu ne penses pas***?

Жерар немного помотал плечами, напоминая себе, что они у него есть, и что он не в гробу, что он может двигаться. Хоть и не может дышать. Словно... гуляешь по дну океана. Вроде что-то чувствуешь, но в то же время не так, как чувствовал все это ранее, в человеческом теле.

- Но человечество старается стремиться к лучшему. Ведь если бы это было не так, то царили бы фашистские государства и в ходу были жертвоприношенческие религии с рабством как обыденным явлением.  Да, есть плохие люди, есть несправедливость, есть непонимание, - но в то же время есть и хорошие люди, борющиеся с несправедливостью и ратующие за просвещение. Век людей короток, и каждый раз новое поколение хоть и учится на опыте предыдущих, но умудряется наделать и своих ошибок.

Воспоминания о прошлом вновь начинали терзать Лакруа, но, подобно Рамматре, он симулировал вздох, отгоняя их прочь. Потом, когда он уединится в своей келье.

- Мы же, омники, по сути своей вечны. Очень молоды, конечно, и как дети, пытаемся имитировать поведение своих родителей, но пройдет десятки, сотни лет - и знакомые тебе люди уже умрут, а вот твое металлическое тело продолжит функционировать. Но в то же время у нас навряд ли будет следующее поколение. Убивая человека, ты убиваешь всех потомков, которых он мог произвести на свет. От отъявленных бандитов до величайших докторов и дипломатов. Убивая омника, ты убиваешь возможность для будущего узнать о прошлом так, каким оно было. Наши жизни - равнозначны, но пока что не все это поняли. И Мондатта направляет все свои усилия на то, чтобы выиграть для омников время,  дать им набраться опыта, и дать свежему поколений людей сменить то, что помнит горечь войны и омрачнено предрассудками по отношению к нам.

Жерар надеялся, что он не звучал как Мондатта и Дзеньятта. Он просто старался передать то немногое, что он усвоил, пребывая в Шамбалле.

- Это нелегкий путь, frere Рамматра, терпеть издевательства хулигана, надеясь, что ему надоест и он отстанет. Ведь так хочется взять и начистить ему museau****, чтобы знал свое место, чтобы не причинял тебе страдания. Но нужно помнить, что давая сдачи, результат является непредсказуемым. Хорошо, если отстанет. А вдруг не осилишь, и он ещё больше побьет, да ещё и твоим друзьям трусы на головы натянет? А вдруг он в отместку приведет подмогу? А вдруг ты его покалечишь или убьешь, и тебя посадят за решетку за превышение самообороны? А человечество - это тебе не школьный хулиган, нельзя просто так взять и свалить его, без подготовки и ресурсов. Поверь, оно само уже пыталось неоднократно себя прикончить, не получилось.

* - брат
** - любитель человеков
*** - так не считаешь
**** - рыло

Эван на самом деле не слишком-то хотел в этот календарь. Как бы он себя ни вёл, но на самом деле он был довольно застенчивым человеком, просто научился с этим бороться. Много лет выставлял себя — чтобы видели все: ему нечего было стесняться, — так и научился сначала красоваться, а потом смущаться и думать: зачем я это делаю? Для кого? Но не поддеть Чимни или Хен не мог, просто потому, что от него ждали этого, а он и не собирался отказываться. Ему нравилось быть простым и лёгким, потому что тогда люди не начинали вспарывать ему грудную клетку вопросами: а что с тобой не так? а почему ты такой грустный? а что случилось? Бак ещё не знал, что случилось буквально всё. То есть мир уже пошатнулся, встал вверх тормашками, перевернул его и успокоился.

Всё началось с Хен, глаза которой округлились. Бак уже тогда для себя понял, что ему лучше не делать этого — не оборачиваться, — потому что в детстве читал сказку про Персефону и Орфея. Сравнение дерьмовое получилось, но одна мысль была верной: не смотри назад, если хочешь жить. Бакли жить хотел, но был очень глупым.
Он сначала даже не слишком понял, что видит, потому что вместо зрачков выросли сердечки. Это как в один миг твоя прошлая жизнь теряет значение: мысли о календаре, Эбби, женщинах всего мира пропали, когда он увидел его. Он и раньше видел красивых мужчин, ладно? Эван не был пещерным жителем, он много где бывал, ещё больше — посмотрел.

Но стоило ему увидеть нечто особенное, как всё остальное потеряло значение. То есть растворилось вообще, словно его и не было, словно всё это было лишь временем, необходимым, чтобы подготовить Эвана к краху.
Эдди Диаз — новенький.
Отличник подготовки. Серебряная звезда. Военный медик. Вместо парней из 6-й, его взяла 118-я — и Эван, который в общем-то не верил в судьбу, сейчас окунулся в неё буквально с головой.
То есть разгон — буквально несколько секунд. За восхищённым "о боже" пришло "да кто он, блять, такой?!" Ему удалось убедить себя, что Диаз окажется мудаком.

Но Бак уже понимал, что лгал себе.
У Диаза было лицо праведника, который грешил только тем, что сводил с пути прямого гетеросексуалов вроде Эвана.

Стоило понять, почему его закоротило в истерику так? Почему Бак настолько в моменте погрузился в безумие? Склонный в целом к трагизму, он всегда остро реагировал на всё, с самого детства. Тогда, лишённый чужой реакции, он старался всё больше и ярче окунаться в эмоции, чтобы его заметили, чтобы его любили. Много лет это работало — он работал на привлечение, — пока сам не начал делать нечто большее, чтобы его ценили не за то, как сладко он выскуливал мольбы о любви, а за то, как он бросался в огонь и воду.
Ему в секунду показалось, что Эдди сможет всё это обесценить одним своим существованием. Просто потому, что он был невероятно красив, богически вежлив и невъебенно желанен. Пусть Бак не сразу осознал, насколько сильно было его падение, он даже не предположил, что этот человек сможет стать ему буквально всем: семьёй, другому, наставником.

В о з л ю б л е н н ы м.

Эван, не сотвори себе кумира. Иначе мир будет обречён.

Эдди Диаз.

Что ж, кумир был сотворён. Врата в ад открыты.
Эван Бакли, ты был хорошим парнем. Или не очень.

Он даже не стал подходить знакомиться, только смотрел со стороны, сопел обиженным ежом, поджимал губы. Убеждал себя, что злился, потому что это была его команда!
А Эдди, мать его, Диаз у л ы б а л с я так, что голова кружилась.

"Просто конвой спас" — и такая скромность, такой голос. А Бак завёлся ещё больше: пожалуйста, можно быть не таким шикарным? Не отбирать у него последнее, что осталось?

То есть так было всё время, всю смену: Эдди Диаз вёл себя как хороший парень, а Эван Бакли всё сильнее выпячивал колючки. Он старался найти в Диазе изъян. Как это бывало: вроде человек был хорошим, а по ночам душил младенцев. Вряд ли Диаз доходил до этого, но они не могли быть в этом уверены!

Его немного спасло то, что к нему приехала Мэдди. Вечером он занимался не дрочкой под душем, как планировал, а разговаривал с сестрой, потому что он по ней соскучился. Он, конечно, думал о новеньком, но чуть меньше.

И потому он всё равно смог сорваться потом. На простой вопрос: "В чём твоя проблема?" он выдал: "Ты. Ты моя проблема, Диаз". Его правда раздражала чужая простота, которую он назвал самоуверенностью, потому что так ему легче было оправдать свою злость и зависть. И ревность. И очарованность. И уже начинающуюся лёгкую жажду.
И боль, потому что не ему было говорить об Эбби. Она его не бросала! Она просто... уехала.

Бак дышал, словно бык, готовый броситься вперёд. Знал, что не мог, но бесился. Ты кто такой, чтобы сожалеть об Эбби? Ты, мать твою, кто такой? Ке паса, Эдмундо! Ке паса!

— С чего это тебе быть мне угрозой? — Эван подавился воздухом, потому что: как, ну как он узнал? Как почувстваол?
— Вот именно, — и улыбка эта. Глаза отвёл.

С-с-сука!

Он продолжал смотреть на Эдди. Пытался заставить себя найти в нём то, что оттолкнёт, и не находил. Поэтому дышал, дышал, дышал. Хен коснулась плеча: "Дай ему шанс".
И Бак, словно телок на веревочке, решил, что он так и сделает. Что позволит Диазу себя разочаровать, чтобы не капать слюной на то, что ему было незнакомо, но уже так нравилось.

Поэтому он пошёл с ним доставать гранату из этого несчастного коллекционера. А что могло случиться?

Ничего же, да?
Правда?..

“...брат...”

ее голос слегка дрожит, обрывается, разлетаясь белоснежными перьями птиц и неминуемо умирая в давящей тьме .

“...ты помнишь, как...?”

ее бледные, хрупкие ладони боязливо сжимают ткань его костюма.

тянущее, неприятное чувство холодом растекается внутри — и хватка непроизвольно слабеет, но она все еще не отпускает его.

отпустить на мгновение — значит отпустить навсегда.

“...ты же помнишь...?”

на ее пересохшие губы падают капли собственных слез. от солоноватого вкуса саднит язык, настолько, что ее чувства притупляются и остается лишь неестественный сладковатый привкус.

она чувствует — их время заканчивается, спетая мелодия постепенно стихает, лишь эхом разносясь по пространству.

всего через несколько системных секунд их маленький, сжатый до них двоих рай погибнет.

* * *

закрывая глаза, она порой видела один сон.

пожелтевшие от времени обои, испещренные царапинами, местами — порванные в клочья. в неясном свете свечей они почти терялись, лишь редкие всплески пламени заставляли оживать нанесенные временем шрамы.

от сырости и затхлости на языке был легкий привкус гнили и старости. и даже он почему-то казался таким родным и привычным, что от воспоминаний на глазах проступали слезы. 

на книгах и потрепанных игрушках нередко скапливалась пыль — и она всегда пыталась стряхнуть ее, от чего поднимались белесые клубы, преломляя свет свечей, и комнату на время окутывала пугающая мгла.

мгла казалась неприятной и чужой.

в такие мгновения ее ладошки всегда тянулись к старшему брату и хватали его за рукав, нервно сжимая ткань.

она задерживала свой взгляд на его лице, на его глазах, напоминавших маленький пруд, обрамленный золотом душистых цветов. иногда этот пруд походил больше на умиротворенное море, иногда — на стеклянный аквариум, а иногда — на осколок небесной синевы.

ее голос никогда не дрожал, когда она произносила: “...брат, мы же посмотрим сегодня на звездное небо?”

мама с мягким укором смотрела на них, пока на ее пепельных волосах играли блики от пламени. она никогда не говорила “нет”, но всегда просила их быть осторожнее.

с искренней улыбкой она отвечала матери, что они будут беречь себя.

она не знала значения этих слов, но ей казалось важным произнести их.

мама всегда улыбалась в ответ и возвращалась к своим делам. блики все еще скользили по ее силуэту, и казалось, что их можно поймать и ощутить тепло перистых облаков.

в то невыносимо долгое, трепетное мгновение ее взгляд замирал на старшем брате.

и этот мир, и эта усталая ночь словно существовали для них двоих.

раньше все было иным. города были другие. да и люди тоже. хотя нет. ошибка. люди остались такими же гнусными и эгоистичными. жестокими и алчными. любовь к ним уже давно погасла, а ненависть разрасталась с каждой минутой проведенной в этом жестоком мире.

тебя уже давно забыли. ты уже не помнишь, когда последний раз слышал в молитве свое имя. свое настоящее имя.

но нужно ли тебе сейчас это? нет. тебе уже давно все равно. плевать на людей. они неблагодарные. не заслуживают помощи от тех, кого не ценят. правильно говорят, что драконы обидчивые существа. и обиду они будут помнить множество тысяч лет.

( этот дракон таит обижу уже.. )

9000 лет..

молодой, но еще такой глупый. идет на поводу у своих эмоций. у своей обиды, которая уже давно пожрала драконье сердце. ничто не может разрушить эту неприязнь, эту ненависть к роду людскому.

но все равно ты живешь среди них. живешь и общаешься с ними. пусть и минимально. основные слова. ты переезжаешь с места на место. ведь ты не стареешь. это так странно для людей. сколько мест ты уже сменил? а сколько имен? хотя нет. ты всегда представляешься лишь один именем. своим. имуги.

сегодня ты лишь второй день в новом городе. какой же он большой и шумный. не любишь ты такие. я это знаю. ведь ты это я сам. сегодня ты просто гуляешь по городу. работу ты так и не сменил. фотограф. журналист. так намного проще. если спрашивают, почему ты переехал. намного проще, если люди начинают под тебя копать. эх. раньше было лучше и спокойнее. а теперь ты прячешься, словно какая-то падаль. живешь? нет, сбегаешь. перебегаешь с места на место. но тебя устраивает такая жизнь. и этот очередной город дает небольшую надежду на то, что может хоть тут все изменится. хотя бы здесь ты совсем немного сможешь расслабиться и засесть лет на 10. всего мира не хватит на твою жизнь. долгую и бесконечную жизнь.

( скучаю по океану )

единственная мысль, что посетила тебя за последние несколько минут, пока ты стоял и смотрел в эту карту на телефоне. черт. все никак не могу привыкнуть к этой технике. где тут библиотека? я снова заблудился. раньше, хотя бы по запаху можно было найти. ведь у книг специфический запах. черника и древесина. это ни с чем не перепутаешь.

а тут блуди называется. так, что там карта показывает? библиотека находится в центре Манхэттена, на пересечении 42-й улицы и Пятой авеню. я только что вылез на станции 42 Street.  куда тут дальше?

так и не разобравшись, пришлось спрашивать дорогу. даже кофе в руке остыл. черт. не люблю холодный кофе. он горький. впрочем, он так и так горький. но, хотя бы позволяет отвлечься от суеты и от людишек, которых тут пруд пруди. развелось то их, как тараканов. прям хоть трави их.

— девушка, не подскажете, как пройти в библиотеку? я заблудился.

спросил у первой встречной. и что получил в ответ? ( я не знаю, где тут находится библиотека )

что простите? как можно не знать, если ты тут живешь? нет, я слышал, что молодежь сейчас за книги хрен посадишь, но не на столько же. еще раз спрошу. теперь очередь подошла к более взрослой женщине. слава китайским богам, она знала, как пройти. и объяснила очень даже понятно. кажется она странно косилась на меня.

И ЧТО С ТОГО, ЧТО У МЕНЯ ГОЛУБЫЕ ВОЛОСЫ?

не пялься. не прилично это. и вообще, я их часто крашу. поживите с десяток тысяч лет и вам самим захочется краситься почаще, ибо надоедает ходить одинаковым. тьфу на вас.

ты шагаешь медленными шагами. совсем не торопясь. куда спешить? тебе объяснили, как пройти и, ура, ты проходишь к библиотеке. правда пришлось минут десять идти до нее. да и погода не ахти. я морской дракон, а не огненный. не люблю жару.

смахнув челку немного на бок небрежным движением руки, ты спокойно заходишь в библиотеку. народу тут маловато. регистрируешься и все так же спокойно идешь меж стеллажей. надо что-то взять почитать. пальцы скользят по книгам, а рюкзак висящий на одном плече лишь мешается. ты скидываешь его на пол и продолжаешь изучать книги. китайская мифология. только зачем ты ее смотришь? итак все знаешь. хотя, не про всех божеств. может кто встретится тебе?

наверное..

берешься несколько книг, правда не те, которые нужны. почему-то захотелось почитать про вервольфов и оборотней. аж целых четыре книги взял в руки. как хорошо, что снял рубашку и сейчас она висит на бедрах. в футболке куда лучше и не так жарко.

снова идешь мимо стеллажей к столам. народу совсем мало. но ты примечаешь местечко в теньке. и садишься туда. снова откидываешь челку с глаз. отросла. черт. пора читать. ставишь кофе на стол, достаешь плеер и наушники, открывая книги и доставая тетради с записями. ты снова погружаешься в изучения мифов. изучая новые истории, записывая и переписывая все, что тебе пригодится. хотя странно, что дракон заинтересовался волками.

“...брат...”

ее голос слегка дрожит, обрывается, разлетаясь белоснежными перьями птиц и неминуемо умирая в давящей тьме .

“...ты помнишь, как...?”

ее бледные, хрупкие ладони боязливо сжимают ткань его костюма.

тянущее, неприятное чувство холодом растекается внутри — и хватка непроизвольно слабеет, но она все еще не отпускает его.

отпустить на мгновение — значит отпустить навсегда.

“...ты же помнишь...?”

на ее пересохшие губы падают капли собственных слез. от солоноватого вкуса саднит язык, настолько, что ее чувства притупляются и остается лишь неественный сладковатый привкус.

она чувствует — их время заканчивается, спетая мелодия постепенно стихает, лишь эхом разносясь по пространству.

всего через несколько системных секунд их маленький, сжатый до них двоих рай погибнет.

* * *

закрывая глаза, она порой видела один сон.

пожелтевшие от времени обои, испещренные царапинами, местами — порванные в клочья. в неясном свете свечей они почти терялись, лишь редкие всплески пламени заставляли оживать нанесенные временем шрамы.

от сырости и затхлости на языке был легкий привкус гнили и старости. и даже он почему-то казался таким родным и привычным, что от воспоминаний на глазах проступали слезы.

на книгах и потрепанных игрушках нередко скапливалась пыль — и она всегда пыталась стряхнуть ее, от чего поднимались белесые клубы, преломляя свет свечей, и комнату на время окутывала пугающая мгла.

мгла казалась неприятной и чужой.

в такие мгновения ее ладошки всегда тянулись к старшему брату и хватали его за рукав, нервно сжимая ткань.

она задерживала свой взгляд на его лице, на его глазах, напоминавших маленький пруд, обрамленный золотом душистых цветов. иногда этот пруд походил больше на умиротворенное море, иногда — на стеклянный аквариум, а иногда — на осколок небесной синевы.

ее голос никогда не дрожал, когда она произносила: “...брат, мы же посмотрим сегодня на звездное небо?”

мама с мягким укором смотрела на них, пока на ее пепельных волосах играли блики от пламени. она никогда не говорила “нет”, но всегда просила их быть осторожнее.

с искренней улыбкой она отвечала матери, что они будут беречь себя.

она не знала значения этих слов, но ей казалось важным произнести их.

мама всегда улыбалась в ответ и возвращалась к своим делам. блики все еще скользили по ее силуэту, и казалось, что их можно поймать и ощутить тепло перистых облаков.

в то невыносимо долгое, трепетное мгновение ее взгляд замирал на старшем брате.

и этот мир, и эта усталая ночь словно существовали для них двоих.

— Подобная мелочность в вопросах гостеприимства тебя вовсе не красит — запомни это, Ликаон, — Хьюго — как и всегда — мастерски увиливает от ответа на каждый поставленный перед ним вопрос — знает, что у Ликаона не хватит духу настаивать. — Ну-ну, только не смотри на меня волком — я буду паинькой, даю слово.

Звук удаляющихся механических шагов Ликаона — словно стук молотка по крышке гроба. Хьюго представляет, как лежит внутри: невыносимо красивый и прекрасно торжественный — в белоснежной шёлковой рубашке с расцветающим у горла пышным жабо, похожим на охапку хризантем; чопорные тётушки, выстроившись вдоль алтаря, украдкой смахивают накрахмаленными платочками слезинки с морщинистых лиц, крошечные язычки пламени на высоких свечах трепещут от их сотрясающих воздух рыданий, и очаровательная директор видеопроката стоит над ним с трясущейся губой и букетиком петуний в руках.

Вообще-то, говорит Хьюго самому себе, в этом нет его вины — ни в ногах Ликаона, ни в его потерянном глазе; но всё равно чувствует как изнутри его грызёт совесть — мерзкий паразит, выедающий нутро до самого дна, пока не останется ничего кроме дыры размером с чёрную, космическую. Из-за этого чувства Хьюго никак не может решить — злится ли он на Ликаона до сих пор.

Свою детскую обиду на него он бережно лелеет годами: оберегает и взращивает, как самый нежный на свете цветок — думает что имеет на это право; предатели прощения не заслуживают. Но в конце концов за помощью — в чём, разумеется, не позволяет себя уличить — всё равно приходит почему-то именно к нему. Может, ему стало бы легче, если бы Ликаон отослал его ко всем чертям — но этого не происходит, и Хьюго окончательно запутывается в себе. Монетка в его пальцах крутится всё быстрее, пока не превращается в размытое пятно.

Хьюго втаптывает самого себя в выгребную яму самокопания и рефлексии аккурат до возвращения Ликаона — тогда он снова натягивает на лицо маску экзальтированного равнодушия.

— Очень любезно с твоей стороны, мой дорогой партнёр. Сервис в вашем агентстве выше всяких похвал — обязательно поставлю пять звёзд.

Когда дверь за его спиной захлопывается, Хьюго тут же падает в постель, на ходу сбрасывая ботинки и срывая с шеи галстук. Его распорядок фантомного вора прямо противоположен занудному расписанию Ликаона: по ночам он предпочитает бодрствовать, а спать — в светлое время суток, — но он обещает играть по установленным в особняке правилам, и его на удивление быстро начинает клонить в сон.

Даже одиночество конкретно в этой комнате почему-то больше не кажется ему таким невыносимым.

***

Ликаон и впрямь будит его стуком в дверь со стариковской педантичностью. Хьюго, щурясь, смотрит на прикроватные часы: электронное табло клоунски подмигивает ему цифрами — 7:30., — и всем организмом воспроизводит чудовищный зевок. Сегодня у него отчего-то нет настроения устраивать цирковое шоу, он изумительно покладист и играет роль прилежного гостя.

В столовую Хьюго спускается в сопровождении Ликаона — освежившимся, но слегка небрежным.

— Bonjour, милые леди, — в приступе галантности он по очереди алчно припадает губами к женским ладошкам в белых перчатках — кроме Эллен, потому что она, очевидно, ни капли не заинтересована в этих фальшивых играх в этикет.

Со спутницами Ликаона он уже знаком — заочно.

сонное марево алым под веками. цвет пожирает всю сущ, заволакивает в тягучее естество. как болезнь, бред с градусником на 40. превышать лимиты — основополагающая кошмара. минуты за часы. всхлипы за крики. смерть за жизнь. и всё равно повсюду этот блядский

красный.

раздирать плоть, чтобы вновь набрать воздух полной грудью. а ведь осталось что-то там, в лёгких или сердце, хуй их поймёшь. он же не доктор. раздирая густую сущность сна, он лишь замешивает коктейли. продолжает где-то саднить, в неопределённом. то ли из-за отсутствия признаков существования, то ли знаний анатомии. становится не так важно, когда среди привычных ароматов питейного заведения он чувствует её запах. как пелена перед глазами

красная.

быстрее. быстрее. обогнать явь. так, будто стремится урвать последние крохи сна. будильник уже поднимает тревогу, но ему важно лишь тело. её тело. останься, живи, умри. так, чтобы оказаться в одной точки несбывшейся реальности. так, чтобы привести в движение покрытый песками план. если блядский морфей существует, то он точно задолжал одной псине. картой и налом не катит. придётся её пением. спасать мир грёз теперь моветон. но он видит только свою цель. вся она сочится

красным.

ей везёт. так бывает, когда тебя любят. когда ты богат. деньги, энергия, время. ресурсы в наличии, вот только не у него. только всё равно идёт медленно, будто крадущийся хищник. псина сутулая — так скажут с усмешкой. никакого самоуважения, но всё же есть кое-что другое. ценное. возможность наебать вселенную. поэтому он затихает, сливается с оболочкой тревожной дрёмы. она не увидит его. только

красный.

касается не рукой, а чем-то тяжёлым. неопознанная субстанция, аморфное продолжение сна. будто свинцом под веки. он сам себе песочный человек. пиздит, как дышит, поэтому дарит ей последние мгновения перед пробуждением. будет больно.

— не бойся, пташка, — прокурено и совсем не обнадеживающе. так говорят те, кто ждут в тенях домов. собственно, единственная правда в этой фикции. — ну что, спеть мне сможешь?

она станет венцом их плана. великой мученицей, коронованной терном. ему осталось немного: постараться, помочь, пожить. а потом? потом он навсегда сольётся с

красным.

Ян:

«Ян возвращается в общий зал, вдоволь надышавшись прохладным ночным воздухом. На душе становится немного полегче от короткого разговора с Индро — в конце концов, слова про плохой день действительно были его собственными, но произносить их разительно отличалось от того, чтобы слышать от кого-то другого. Так что, извинившись перед пани и бросив короткий взгляд на Индро, что уже во всю беседовал с Бартошем, Ян удалился обратно в свои покои.

Позвав служанку, чтобы помогла ему подготовиться ко сну, Птачек — умытый и переодетый — залез в свою постель и уставился в потолок. Чутье подсказывало, что его отсутствия особо никто не заметит, кроме, возможно, Гануша, но и тот был сейчас слишком занят выяснениями обстоятельств своей будущей жизни. Все шло к тому, что после свадьбы вот так легко распоряжаться чужим имуществом он уже не сможет, и стоило вовремя подсуетиться, чтобы выжать из ситуации максимум пользы. Так что впервые за долгое время Ян оказался полностью предоставлен себе и своим мыслям. И, Боже, как же они ему не нравились!

Пару последних недель все его мысли были заняты только Индро — Птачек уже настолько привык к его вечному зримому и не очень присутствию, что теперь казалось чем-то совершенно странным лежать в своей постели в одиночестве. И в плотной тишине его покоев думалось отнюдь не о его теплый и страстных объятиях.

Впервые в жизни он так явственно ощущал себя калачом на прилавке, который все очень придирчиво разглядывали в поисках неудачно попавшей на румяный бок пылинки. Которая, несомненно, привела бы к тому, что порченный товар стоит поскорее заменить. И, выросший в атмосфере всеобщего благоговения, Ян никак не мог ожидать, что избавиться захотят именно от него.

Подумать только, а ведь раньше он на полном серьезе думал, как бы провернуть то же самое с Житкой…

Ворочаясь с боку на бок и с одной мрачной мысли на другую, Ян постепенно проваливался в сон. И, стоило окончательно потерять тонкую ниточку внутреннего диалога, как по соседству хлопнула дверь. Вскочив, будто на войну, Ян на пару секунд прислушался. Да, судя по нечеткому шагу и кряхтению, вернулся Индро.

Пока Ян выпутывался из своих покрывал, за стенкой что-то громыхнуло. Очень некстати, между прочим, ведь на шум могли сбежаться слуги. И все же Птачек не стал отсиживаться под дверью и слушать, кто и зачем мог там проходить. Пан он, в конце концов, или нет, чтобы бояться собственных подданных?

Пройдя в комнату Индро, Ян замечает тело, которое когда-то было его рыцарем. Вздернув бровь, он подходит ближе и, замечая совершенно пьяное лицо друга, не может сдержать смешка. Да, он и сам был грешен, но со стороны глядеть на пьянчуг, оставаясь совершенно трезвым, было очень даже забавно...»

Индро:

«Последний раз также сильно Индро напивался только с Богутой. В общем-то, и в первый тоже — тогда ему нужно было вызнать у упертого священника тайну исповеди Хромого Любоша.
Пьянка с Бартошем, конечно, и близко не была похожа на тот кошмар, что они творили с Богутой — как минимум обошлось без женщин и, как следует, без интима, — но отвратительные ощущения при пробуждении были такими же.
— Курва... — одними губами произносит Индро, проснувшись от страшной жажды. Он свешивается с кровати в поисках спасения, и, о чудо, рядом находит кувшин с водой. Хватая его обеими руками так, будто от этого зависела жизнь, Индро жадно впивается губами в край крынки и осушает её едва ли не целиком. Зачерпнув оставшуюся воду в ладонь, он умывает лицо — прямо не вставая с кровати.
— Пресвятая Дева Мария, я сейчас сдохну... — выдыхает он, вяло моргая и таращась в потолок. Что ж, он был в своей комнате — и это был неоценимый плюс. Обычно, если он с кем-то крепко выпивал, то мог проснуться в совершенно неожиданном для себя месте.

— Ян? — негромко зовет он, всё также таращась в потолок, — Ян, ради всего святого, скажи, что ты здесь. И я не зря вчера столько выпил, — едва ли не молится Индржих, но в ответ слышит только натужное жужжание мухи где-то под потолком.

Поуговаривав себя ещё какое-то время, Индро, наконец, садится на постели не без кряхтения. Сжав ладонью виски, он морщится, будто съел лимон.
— Ян?.. — надеясь на чудо вновь зовет Индро, но и в этот раз удача ему не улыбается. Тишина. Ну, либо пан превратился в муху.
Индро осматривается по сторонам, отмечая сваленный доспех и дурно пахнущие остатки содержимого желудка в ведре у двери.
— Твою мать, сегодня же ещё и турнир, — едва не плача кривится Индро, готовый провалиться сквозь землю, лишь бы избавиться от ужасной головной боли и свернувшегося в желудке ежа.
— Ладно, нужно добраться до сундука и найти отвар календулы... — говорит сам с собой рыцарь, — да... если бы я его сварил, он бы непременно там был. Ян! Ян, ну, пожалуйста, скажи, что ты просто крепко спишь, — ворчит Индро, вставая с кровати и с минуты ловя равновесие. — У Мусы точно должен быть один для меня, не оставит же он друга в беде... — продолжая бормотать, Индро по стеночке добирается до двери в покои пана и распахивает её.
Никого.
— Ушёл, не растолкав меня, — продолжает внутренний монолог вслух рыцарь. Где-то изнутри поднимается такая знакомая на вкус тревога. Лицо Индро меняется с жалобного на встревоженное. Отрывки прошедшей ночи врываются в его память, и тревога за пана вырастает с каждой секундой...»

ваш пост от лица любого персонажа;

Лютор изначально знал, что пресс-конференция вызовет фурор, и теперь о нем говорили не только в Метрополисе, но и за его пределами. За пределами страны, потому что весь мир следил за любителями нацепить на себя плащ и устроить очередной перформанс.
Там была даже эта мисс Лейн из Плэнет — восхитительная женщина, если бы она не писала свои обличительные и полные гнева статьи именно о нем. Лексу вообще нравились именно те женщины, что потенциально могли его уничтожить. Во многих смыслах. Таких, к счастью, было немного, и он успешно с ними не связывался — причина номер один, почему он не женат. Не то чтоб он не был раньше, но это не лучшие истории. Желательно, чтоб его сын их обошел стороной.

А именно об этом сыне и была знаменательная пресс-конференция, и Лекс позаботился о том, чтоб ее пустили в прямом эфире.
Файлы Кадмуса попались ему случайно, когда Лексу пришлось разбирать всё то, что осталось от его отца. Финансирование туда шло приличное, но очень хорошо сокрытое, чтоб даже сам Лютор далеко не сразу смог установить связь. Но когда это произошло, и он слегка покопался, то пришел в настоящую ярость.

Теперь эмоции утихли. Он думал о том, как мог не замечать до этого, что у нового приятеля или подражателя Супермена, который совсем недавно появился на супергеройской арене, его же разрез глаз. От Супермена там, конечно, тоже было достаточно, но тут Лютор не возражал: при всех нюансах, инопланетянин был очень фактурным. Известно, что красивые люди добивались большего успеха, а красивый и умный мог бы владеть миром.

Сначала Лекс думал о том, что этот Супербой должен стать его персональным оружием в борьбе с Суперменом. Он успел составить пошаговый план на ближайшие пять лет, в котором он развивал спрсобности парня, натаскивая его против криптонца, и первым шагом было знакомство и ограждение его от пагубного влияния других любителей плащей.
Разумеется, он не собирался ему рассказывать всё сразу. Он просто собирался сделать так, чтоб Супербой сам пропитался этими идеями. Немного манипуляций, немного недосказанности, правильно преподнессенная информация были секретом успеха, а мозг подростка по всем правилам податливым и внушаемым.

Лекс рассчитывал закончить первый шаг в течение месяца, и связаться с Супербоем оказалось не трудно, но тут-то и начались проблемы с его планом. Он… передумал.
Подростка звали Коннером, у него был разрез глаз Лекса, который тому достался от матери, и его лицо отражало все эмоции. Кусочек правды в мире абсолютной лжи.
После того, как Лютор всё ему рассказал, Коннер сделал самую ужасную вещь из всех, что могли прийти ему на ум — полез обниматься. Это было испытание определенного рода, потому что Лекс не привык к тому, что его трогают. Но в конечном итоге всё оказалось не так плохо, как могло бы.
Мерси дарила ему полные скепсиса взгляды, на что Лекс ответил, что у него отцовский инстинкт. Все бы ничего, но совсем недавно он прочел ей внушительную лекцию об отсутствии инстинктов у человека как таковых. Скепсиса было еще больше, но ни одного лишнего слова. Следовало действительно поднять ей зарплату.

Визит Супермена он ждал почти сразу после того, как Коннер к нему переехал. Но инопланетянин опять разрушил его планы и не прилетел, а сам Лекс не стал заводить эту тему: ему даже было приятно, что кто-то в окружении не болтал про Супермена двадцать четыре на семь. Теперь же он явился, и это действительно означало, что они с Коннером не поддерживали крепкую связь. Что только подтверждало все представления Лютора о нем, как и снисходительном, но равнодушном.
Ну, может быть не равнодушным ко всему, что могло предоставить Лексу какое-то могущество, потому что он буквально по взгляду мог прочесть всё то, что криптонец хотел ему сказать.

К этой встрече стоило подготовиться, но сразу после пресс-конференции Лютор вернулся в ЛексКорп и заперся в своем кабинете, чтоб прочесть минимум две книги по психологии подростков и просмотреть весь перечень подходящих школ Метрополиса. Стоило ли ему сделать это вместе с прилетевшим визитером? Понимал ли тот что-то в школах и принципах образования? Как вообще учились криптонцы?
На последней мысли он свел брови и активировал открытие окна, чтоб его не выбили, как это могло произойти в случае с красно-синим гигантом.
— Супермен, — он откинулся в кресло и сложил перед собой пальцы пирамидой, — не ждал тебя. Точнее… ждал. Но пораньше.

Локи закрывает глаза и в памяти многоликого бога порой всплывают воспоминания о днях былых, когда проживал он в Асгарде, самом великом из всех Девяти миров. Много чего хорошего было там, но и плохое было и количество его порой превышало какие-то положительные моменты. И все, абсолютно все, что происходило, из ряда вон выходящего по мнению асов, было сотворено руками злокозненного бога. Но как же заблуждались они, возводя собственную персону в ранг такого величия, что всегда проще было найти крайнего, обвинить, унизить, растоптать...наказать.
Да, трикстер практически всегда за проступки свои платил собственной кровью, но и нельзя признать, что без его помощи и острого ума погрязли бы асы в своих деяниях, которые зачастую нельзя было назвать божественными. Но как говорят мидгардцы, в чужом глазу соринка виднеется, а в своем и бревна не заметишь. И постепенно Асгард становился для Локи чуждым, ненавистным, поскольку порождение йотунов считалось здесь чужаком, от которого одни лишь проблемы сплошь. Но побратим Всеотца выкручивался почти что из любых ситуаций, исключительно мерзким асгардцам назло.
Среди воспоминаний огромное место отведено отпрыскам Великого и Ужасного. Да, среди них был восьминогий конь Слейпнир, для которого Локи считался...матерью. О том моменте рыжеволосый бог старался не думать, поскольку складывалось у него отчетливое ощущение, что где-то в этой жизни он свернул не туда. Но после связи с Ангрбродой, этой великаншей, обладающей просто потрясающей красотой, против которой трикстер, как и любой уважающий себя мужчина, устоять попросту не мог, родились три хтонических чудовища.
Поговаривали злые языки, что от такого, как Локи и не могло получиться ничего, поверхностно на человеческое создание похожее. Волк по имени Фенрир, который рост не по дням, а по часам, и представлял уже угрозу всему живому, поскольку размерами своими и мощью превосходил обычных волков многократно. Суждено было ему стать великой погибелью для асов в будущем...как и брату его, громадному Мировому Змею — Ёрмунгаду.
Взять хотя бы Хель, эта девочка, обликом своим на человека походила, да вот только половина тельца ее была иссиня-бледного цвета, с трупным оттенком схожего, а в остальном не отличалась она особо от иных детишек ничем. Появлялся Локи в Железном Лесу все реже и реже, поскольку чувствовал зловредный бог — судьба у его отпрысков незавидная, ждет их будущее, которое не пожелаешь и врагу своему. И вовсе не потому, что его воротили собственные дети, вовсе нет, рыжий не хотел им судьбы бедовой, однако же норнам великим виднее...
Перед взором мелькают безрадостные картины, когда мудрейший Один холодно и безжалостно распределяет участь для каждого их отпрысков огненного побратима. Фенрира на цепь сажают, разорвать оковы свои громадному волку было не под силу, Ермунганда из-за его возрастающих габаритов бросают в океан, а малышку Хель нарекают богиней смерти (и облик ли ее странный был тому виной или же прихоть проклятого одноглазого старика?) и отправляют в самый мрачный из миров — Хельхейм, где вынуждена она стать своеобразным проводником для душ тех, кому не суждено было в бою пасть, как и полагается воину, там томились все, Вальгаллы недостойные.
— Простите меня... — губы, мелкими шрамами испещренные, тихо шепчут слова прощения, ведь не смог тогда ничего сделать двуликий бог, не сумел перечить слову и велению Одина, как никто и никогда не смог бы. Смотрел тогда на все, в бессилии кулаки сжимая, чуть ли не зубами скрипел, и никогда не забыть ему того взора, которым одарила его тогда дочь на прощание. Они наверняка ненавидят его, проклинают в те редкие минуты, когда вспоминают о том, что у них когда-то был отец. Неважнецкий, надо сказать.
Но рыжий и вправду был бессилен, да кого тогда это волновало. Но ненависть к побратиму уже разрослась до невероятных размеров, и тлеют на кончиках пальцев Локи маленькие искорки пламени, грозясь в настоящий огонь разрастись, перевоплотиться в смертоносную энергию, которая сметет все на своем пути; но приходится успокоиться, гнев сейчас не самый лучший советчик. Зреет великое противостояние, грядет Рагнарек, который никто остановить не сможет, и знает Локи, несладко сейчас падшему Бальдру в мире теней и смерти.
— Ты не получишь обратно сына своего, Всеотец. Смерть за смерть! — золотистые очи сверкают в ярости, и принимает решение трикстер направиться в темный мир, дабы встретиться лицом к лицу с той, что хранила его все эти века. С той, кто мог дать свободу Бальдру, богу весны и света. Но намерения у бога были иные, он ни за что не позволит такому случиться. Да вот только как примет его дочь, ради спасения которой тогда он якобы и пальцем не пошевелил? Чего гадать попусту, отступать нельзя и следует Хель постараться перетянуть на свою сторону, ведь и у богини смерти есть, за что ненавидеть верховного аса.

bubble comics

balor

BALOR ✷ bubble comics

Созданный демоном Сиерго, ты — воплощённый кошмар, живущий страхами, комплексами, болью. Ты вползаешь в разум жертвы, как тень, и создаешь из её же воспоминаний иллюзии — настолько яркие и осязаемые, что граница между правдой и вымыслом стирается. Ты наслаждаешься её отчаянием, её ужасом, её слабостью... пока не насытишься. Пока не поймёшь, что пора искать новую игрушку.    Что, если новый человек — не просто очередная жертва, а настоящий пир для такого как ты? Ты задерживаешься. Ненадолго. Ещё на миг. Ещё на день. И постепенно... привыкаешь, понимая, что уходить не хочешь. Игорь Гром после событий в Венеции — это сломанный человек, в чьей груди осталась лишь пустота. Разумовский отнял у него самое дорогое, и теперь в этой тьме живёшь ты. Балор.  Ты вплетаешься в его мысли, подпитываешь его гнев, делаешь его жестоким, жутким для окружающих. Он больше не сдерживается. Он больше не боится. И с каждым днём его реальность все больше подменяется той, что создал ты.  Но что-то идёт не так.  Ты, кошмар, начинаешь чувствовать что-то новое. Что-то... человеческое. Его боль становится твоей болью. Его ярость — твоей яростью. Его одиночество — твоим одиночеством. Вы оба влияете друг на друга. Если он становится более импульсивным, то ты становишься человечнее. Между вами больше не отношения охотника и жертвы, а созависимость. Он не хочет терять тебя, потому что без твоих иллюзий его мир — лишь холодная пустота.  Ты не хочешь покидать его, потому что подсел.  Но в какой-то момент все же придётся вспомнить свою природу, поскольку ты служишь Сиерго. Повод взбунтоваться? Выполнить работу на демона и поскорее вернуться назад? А может, пора перевернуть все и затребовать себе больше автономности? Я пишу от третьего лица, преимущественно прошедшее время, около 5К символов. Птицу-тройку использую, если использует соигрок. Заглавные буквы, посты раз в неделю-две хотя бы желательны, связь в тг. Также хотелось бы, чтобы вы были знакомы с лором майора Грома (можно только фильмы), а также читали те выпуски Бесобоя, в которых появляется Балор, чтобы уловить его вайб. Учитывая, что Балор в перезагрузке вселенной по канону стал человеком, почему бы и не похэдканонить, что в процессе он восстал против своего создателя, и тот в итоге даровал ему свободу и сделал человеком. По первоначальной же задумке Балор сначала мучает Игоря и наслаждается этим, а затем все перерастает в очень крепкую дружбу.

пример поста;

Как выяснилось, попасть в эту психиатрическую лечебницу с целью узнать, как там дела у её пациента — та ещё задачка. То "доктор Рубинштейн на осмотре, перезвоните позже". То он ответить может, и даже говорит, что у Сергея Разумовского наблюдается положительная динамика в результате лечения, но с посещениями стоит повременить, иначе травматические воспоминания могут свести на нет всю терапию. Когда же Гром, выждав время, снова продемонстрировал своё легендарное упрямство и дал понять, что от своего не отступится, Рубинштейн внезапно как-то даже подозрительно охотно согласился и назначил день и время, когда можно приехать. Так сказать, "выделю окошко в нашем расписании, все же нечасто у нас гости".

И вот теперь Игорь стоял на палубе катера, вглядываясь в туманную громаду острова, сам особо сильно не понимая, чего он хочет здесь найти. Сойдя на единственный причал, он отметил про себя, что атмосферка как бы намекает — не на экскурсию в историческое здание приехал. Запах солёной воды и водорослей смешивался с чем-то затхлым, словно старыми камнями и плесенью. Скрипящие на ветру массивные цепи и тросы в некоторых местах покрыла ржавчина, а также вокруг виднеющегося через туман здания лечебницы просматривались бетонные полуразрушенные под натиском времени блоки.

"Ну и местечко", — подумал Игорь, поправляя кепку и решительно двинувшись вглубь острова по старым гранитным плитам, местами поросшим мхом.

Все это время история с Чумным Доктором не давала ему покоя. Пока его отдел праздновал поимку опасного преступника, а некоторые особо одарённые вроде Цветкова не упускали возможности пошутить про "поехавшую от своих кодов кукуху программиста", а также делать шаржи, на которых Чумной Доктор был похож на птицу с хорошо так ощипанными и подпаленными перьями, восстановившийся в звании майор мрачно смотрел на этот цирк и не поддерживал всеобщее ликование, чувствуя, что пропасть между ними ещё больше, чем была раньше.

Это его дело. Это он разоблачил Разумовского, и именно на его глазах человека словно подменили за долю секунды. Не был тот Разумовский, которого Игорь ещё тогда, в казино, назвал героем при Юле Пчелкиной, монстром. Никто не может так хорошо притворяться. Одержимость? Раздвоение личности? Если все это правда, то где-то там все еще есть Сергей, который вкладывал большую часть сбережений в детский дом, установил себе автоматы с газировкой, а также жил прямо в офисе, чтобы не иметь дело с пробками.

И хотя дело уже физически было сдано в архив, судя по всему он сам не отпустил.

И вот сейчас, шагая в сторону психиатрической лечебницы в свой выходной, который Прокопенко дал ему с вопросом "а ты случаем не заболел, Игорек?", майор озирался по сторонам, подмечая детали. На входе его встретила охрана. Обычная процедура — документы, регистрация, досмотр. И как выяснилось, внутрь лечебницы практически ничего нельзя было проносить.

— Телефон, диктофон, фотоаппарат? — монотонно спросил охранник. — Острые предметы, еда, лекарства, подарки?

— Телефон, больше ничего нет, — буркнул Игорь, про себя подумав, что только подарки Разумовскому не хватало было захватить, — а это обязательно? У меня телефон древний, и я не репортажи пришёл делать.

— Дело не в секретности. Телефон может создавать помехи для работы медицинского оборудования, а также случайно попасть в руки пациентов, поступивших сюда в принудительном порядке по решению суда. Так что это стандартная процедура, — вдруг, улыбаясь, к нему подошла девушка в халате, — заканчивайте досмотр, а затем я проведу вас внутрь.

Девушка представилась Софьей. Идя за ней по коридору больницы под звонкое цоканье каблуков, Игорь обратил внимание, что внутри самого здания все выглядит вполне цивилизованно. Было чисто, пахло антисептиком и лавандой. Персонал, что изредка попадался на пути, вежливо улыбался. Да и те несколько пациентов, что попались на глаза, вроде бы были вполне себе не буйные. Разве что взгляд потухший — они избегали смотреть в глаза и как-то быстро исчезали из поля зрения.

"Ничего себе, я уж грешным делом думал, что тут как в фильмах про подобные заведения", — в любом случае, как бы тут ни было цивилизованно, тот Разумовский, которого он узнал до их последней встречи — молодой одаренный программист, филантроп и миллиардер, явно не собирался попасть в такое место. Осталось только надеяться, что Игорь сможет встретиться именно с тем Сергеем, и лечение правда идёт на пользу, как заверяет Рубинштейн. Потому что... Если он ошибается, и того Разумовского нет, а есть только Чумной доктор, то он и правда не заслуживает ничего, кроме как находиться здесь.

— Пройдёмте в кабинет к Вениамину Самуиловичу, — улыбнулась Софья, указывая в направлении одного из коридоров (да сколько же их здесь? Лабиринт какой-то), — нам сюда.

Игорь остановился, потому что ему отчётливо показалось, что его водят за нос, что он не любил.

— Я думал, мы идём к Сергею Разумовскому, — нахмурившись, сказал Гром.

— Он и проводит вас потом, — с нажимом проговорила ассистентка.

Игорь все ещё колебался, думая, что теряет время, в то время как отведенный час времени уже пошел, а как говорил сам Рубинштейн, у них очень плотный график, так что со всеми этими "стандартными процедурами" он увидит Сергея на пять минут, а потом ему скажут, что время посещения истекло, как вдруг из соседнего крыла к ним вышел сам доктор Рубинштейн.

— Ах, Игорь! — приветствовал он его с той фирменной улыбкой, от которых у Грома порой чесались кулаки. — Софочка, не стоит мучить нашего гостя. Он ведь так настойчиво добивался встречи с Сергеем, что преступно было бы её оттягивать.

— Но Вениамин Самуилович, вы же сами сказали—

— К Сергею, — легко взмахнув рукой, прервал её Рубинштейн — Прошу.

Своей внезапным появлением и такой привычной властностью, Рубинштейн выглядел тем, кто действительно знал, что делает. А ещё он наконец оборвал череду палок в колеса, которые казалось бы вставляли Игорю с самого его решения приехать сюда. Интересно, почему? И не паранойя ли это, быть может, от того, что и на него начала действовать эта атмосфера психлечебницы, какой бы внешний лоск ей ни придавали?

Вот и палата Разумовского. Игорь под пристальным взглядом Рубинштейна подошёл к окошку в двери. В тусклом свете палаты он увидел знакомую, и в то же время словно абсолютно незнакомую рыжеволосую фигуру.

ваш пост от лица любого персонажа;