Безмятежность.

В этом сером, безликом мире, где не было никаких эмоций, страстей и желаний Безымянный был всегда. По крайней мере, ему это так казалось, потому что ничего до он не помнил, будто ничего и не было.
Ландшафт был уныл. Серые скалы и камни, кое-где встречающиеся неведомые статуи, изображавшие тех, кого он не знал, и почти везде — зеркально чистая вода. По берегам островков росла густая, всех оттенков серо-голубого цвета трава, над которой тут и там возвышались изящные чашечки цветов. Здесь рос один и тот же цветок — иных не было. По крайней мере, он не видел. Серовато-бурые, с тонкими голубоватыми сердцевинами, эти цветы колыхались по ветру, будто языки пламени. Иногда их срывали. Такие же безмолвные, ничего не помнящие тени, как он, ведомые какими-то своими порывами, сквозили по траве беззвучно, собирая охапки этих слабо-пахнущих, унылых цветов.

Безымянный не собирал. Он вообще держался от воды подальше, будто что-то отталкивало. Не страх, нет. Какое-то чувство, похожее на забытое воспоминание, неприятно скреблось в сознании, будто он что-то забыл. Что-то важное, очень важное.

Сейчас, правда, своему правилу он изменил. Хотя сейчас в этом мире — понятие относительное. Здесь не было ни вчера, ни завтра, ни сегодня, одно сплошное никогда. Лишь бесцельное блуждание по этим бескрайним лугам, испещренными пологими берегами вялотекущей реки с множеством притоков.
Сейчас к воде его привел Зов.
Это не было ни словами, ни музыкой, это не было чьим-то голосом — просто навязчивая мысль привела Безымянного к берегу реки,как бы он ни избегал. Не сразу он поддался — нелюбовь к воде пришлось победить, но сейчас неведомая сила звала его к воде, где появился новый цвет — золотой. Неведомый свет шел из самой глубины реки, манил, а Зов, окрепнувший у водной глади, буквально трубил набатом — Безымянному нужно туда, в бездну.

Руки сами тянутся к свету, а за ними — всё тело, в отчаянном, едва ли не последнем, порыве. Кажется, будто именно там, в в бездне озера, сокрыто спасение. Что-то забытое, желанное, знакомое с в то же время чужое.
Набрав воздуха побольше, Безымянный погружается в тёмную гладь, опускаясь всё глубже и глубже. Свет, как тоненькая, хлипкая ниточка, что вот-вот оборвется, тянет за собой куда-то дальше, глубже, в темную толщу воды. Он держится за нить, боясь отпустить. Почему-то кажется, что если отпустит — это навсегда. Она исчезнет, как исчезнет и Зов, а вместе с ним и надежда. На что — Безымянный не знал. Он не помнил ничего, на интуитивном, бессознательном уровне только вбив в голову, что нужно цепляться за свет, ибо он давай всё крепнувшую надежду.
Толща воды становилась всё плотнее, гуще, плыть было всё тяжелее и силы медленно покидали Безымянного.
Воздух закончился тогда, когда ниточка света истаяла. Зов стих.
Безымянный,оглушенный наступившей мертвенной тишиной, потерявшийся как рыба, резко выброшенная на берег, открыл в отчаянии рот, и...

...Ослепительный свет больно ударил по глазам.
Спустя секунду зрение все же вернулось — над ним нависал странный, незнакомый силуэт. Этот силуэт стоял с чем-то в руке, то ли фонарем, то ли факелом, тускло выделяющемся на фоне алеющего восходом серого неба.
— Явился. — незнакомый голос звенел недовольством долгого ожидания, но Безымянный был его слышать рад. Голос почему-то казался таким знакомым, будто он слышал его раньше, совсем недавно.

Безымянный резко сел, чувствуя боль в каждой конечности и, к своему удивлению, холод. Забытые чувства разом вернулись к нему, нахлынув ошеломляющей волной, от чего все тело, весь рассудок начав нестерпимо ныть от переизбытка эмоций и чувств. Он закрыл глаза ладонями, вдыхая полной грудью морозный утренний воздух. Было страшно. Непонятно. Нестерпимо, но вместе с тем — хорошо. Безымянный открыл глаза и задрал голову вверх, туда, где всполохами начинался рассвет.

Кажется, это был рассвет новой жизни.
Его жизни.