Проклятая ирония, от которой, судя по всему, никуда не деться. Возвращаешься с края света, из другого мира, буквально выгрызаешь в этом абсурде своё право на обычное, человеческое счастье, и думаешь, вот он финиш - заслужил свой кусок тишины. Заслужил право смотреть, как растут мои дети, как от ветра колышутся листочки деревьев, заботливо высаженных супругой. Никаких больше войн. Никаких больше миссий. Только запах свежескошенного газона и гриль на заднем дворе дома, детские крики, но не от ужаса - а в азарте игры. От которых никогда не устанешь. Когда всё это вернулось в мой дом, мне казалось, я слушать это готов вечность. Спустя столько лет этой мёртвой тишины, безвестного отсутствия, когда детский гомон сменился пустотой. Столько лет я думал, что отдал бы всё абсолютно, ради того, чтобы эти редкие минуты счастья ко мне вернулись. Не верил только, что мне представится новая возможность, второй шанс. На то, чтобы быть счастливым.
Только, фишка судеб кого-то, подобного мне, в другом заключается. Не в том, чтобы обрести спокойствие в идиллических пасторалях.
А в том, что покоя нет. Ни на день. Ни на час. Ни на одну чёртову минуту. Потому что война, иногда слишком скрытая для того, чтобы о ней знали люди, не заканчивается никогда. А мы - солдаты, что давно сделали свой выбор. Вечно призваны, даже когда в отставке. И думаем, что нам нужно другое что-то.
Незваный зверь в виде тоски, приручить не могу которую, притаился внутри где-то, грызёт изнутри, не давая уснуть спокойно. Гибель Наташи, пусть это позволило моим детям вернуться ко мне - это не шрам с некрасивой коркой, это - открытая рана, которая кажется, никогда не затянется. Я ношу её с собой как часть нового костюма, только не как часть брони или на плечах где-то, а глубоко под рёбрами. Она жжёт холодом, вопреки всем законам биологии. И я не могу забыть об этом. Даже на те спасительные мгновения, когда остаюсь рядом с тем, что мне так важно. Когда возвращаюсь к семье, ради которой, кажется и затевался весь этот бардак. По крайней мере с моей стороны. Наташа предложила мне шанс, но не надежду, как сама назвала всё это, при первой встрече. Но затем - всё сделала, чтобы именно ею это и стало. Где-то там, на Вормире, переломанным телом. За камень. За шанс для каждого из нас. За меня.
Но самая ирония заключается в том, что когда я был Ронином...которого преследовали свои же, кто был не спасителем, а угрозой, лицом во всех нежелательных списках, лишённый всего, что было ему дорого, с глубокой чёрной трясиной в груди, мне было проще. Не лучше. Очевидно, не лучше. Не хорошо. И даже не просто терпимее.
Однако, всё же проще. Там, под этим капюшоном, скрывающим лицо, не нужно было думать о подсчётах, насколько одна мораль перевешивает другую. Не стоили ничего все эти рассуждения о большем и меньшем зле, о жертвах и их необходимости. Была сухая математика, бухгалтерский подсчёт устранённых и всё ещё действующих. Ничего лишнего, ничего сложного.
Так что, да. Мне было хуже, чем это можно было представить в принципе. Но всё же, гораздо проще.
Не было необходимости притворяться каждое утро, что в душе и в мозгах всё в порядке. Не приходилось прилагать усилия, что бы мир вновь обрёл цвет и смысл. Ронин не задавал вопросов. Ронин не испытывал чувства вины. Он был мечом. Простым, чётким инструментом воздействия по отношению к миру, который на тот момент этого в моей ярости заслуживал. Лаура и мои дети исчезли, не сотворив никакого зла, а те, кого уничтожал Ронин остались, в качестве отрицательной справедливости. Так что, это не было безумие. Это было выравнивание счёта. Даже если всем казалось, что это слишком.
А ещё, не было этого диссонанса в собственном существовании. Между тем, кем должен быть дома, на ферме, рядом с женой и детьми. И тем, что в голове творится на самом деле.
Конечно, я люблю их всех - Лауру, Купера, Лилу, Натаниэля. Буквально до физической боли, до спазма во всём организме. Их смех, блестящие взгляды, даже споры между собой - то, что даёт силы продолжать дальше. Единственное, способное прогнать тьму ту мира, что я вижу постоянно, от которого стараюсь оберегать их. Их объятия - единственное, что хоть как-то работает.
Но всё совершенно не так, как раньше. Не чувства мои изменились, не моя любовь к ним, как часть меня самого, скорее, что-то совершенно неуловимо другое. Чему я не могу найти достаточное количество грёбанных причин, чтобы это звучало хоть сколько-нибудь разумно. Всё, что сделал я и всё, чем готов был пожертвовать - только они того и стоили. И теперь, когда вернулись, а мне осталось наслаждаться тем, что повезло, как это не случилось со многими...Я не могу найти спокойствия в себе самом.
И я стараюсь - удержаться на двух ногах на этой почве, сконцентрироваться на том, что всегда было для меня действительно важно. Но я, как бы не звучало бредово, просто не могу, ощущая себя перманентно сумасшедшим за то, что чувствую. Вернув то, что мне принадлежит, ради чего готов был отдать сотни жизней - от своей, до чужих, заслуживающих этого, не могу словно в этом счастье найти себе места. Больше не могу.
Смотрю на свою семью - такую же, какую помню, словно сквозь толстое стекло. И не могу никак ощутить, что с ними рядом. Словно, эта пропасть в несколько лет их отсутствия никуда не делась, при наших общих стараниях. В чём конечно же, они не виноваты. Это просто я....Либо не могу поверить окончательно в то, что стало реальностью, либо слишком изменился за время их отсутствия. Не знаю. Сколько бы не пытался в собственных чувствах найти хотя бы немного смысла.
Потому что я часто делаю то, что привычно, всегда давало мне намёк на стабильность в хаосе миссий ЩИТ и поступков, совершать которые мне приходилось. Привычные ритуалы не помогают почему-то почувствовать, что всё в порядке.
Я улыбаюсь, жарю бургеры, чиню забор, но постоянно ловлю себя на мысли, что далеко где-то. В прошлом. На Вормире. Там, где Наташа приняла решение за нас обоих.
За счастье знать, что Лаура и дети вернулись, целыми, и здоровыми, заплатить должен был в конечном счёте я. Это же простой, здравый смысл, самая очевидная цена. И я знал, что хотел сделать это в тот момент - не допускал ни тени мысли, что Романова должна жертвовать собой ради тех, кто мне дорог.
Но чем больше времени проходит, тем больше думаю об этом. А что, если, хотя бы подсознательно, не дрался с ней в полную силу, где-то с подсознательной, теплившейся надеждой увидеть ещё раз Лауру и детей? А что, если?....Мне не хочется верить себе в этом - не представляю, как смогу себя уважать, если вдруг одна из этих мыслей станет при осмыслении правдой. Но я не могу отделаться от них. И этот холод, что замечать начинает и семья, как мне кажется, как не стараюсь я скрываться, пугает меня больше, чем вся армия Читаури вместе взятая. Потому что это - враг, против которого нет щита, подходящих стрел и правильно выбранной брони.
Я хотел бы, чтобы всё было как раньше - знать, что у меня есть собственный островок спокойствия и безопасности, когда я рядом с семьей. Не пытаться верить, а чувствовать, что самые тёмные времена позади - там, на холодных мокрых улицах Токио и других городов, где я искал спасения от себя самого.
Но я почему-то, в такой паршивой слабости, не могу этого. Потому что мне всегда есть, о чём думать - что, когда и где, я сделал неправильно. А ещё, эта грёбанная вина...Вина, что стала моим напарником, которому я устал повторять, что предпочитаю действовать в одиночку. Единственная, что могла занять это место возле меня мертва. Ради меня. Ради того, чего я хотел и получил, ценой её жизни.
Так что, тупо, но напарник в виде вины мне очевидно, подходит куда больше.
А ещё, я вынужден задаваться самыми очевидными вопросами во всём этом - почему подонки, отбросы, ради которых Романофф отдала себя, чтобы они смогли вернуться, ведь случилось это не только с хорошими людьми - живы? Почему Наташа должна была жизнь отдать ради того, кто веселья ради или наживы, забирает чужие, невинные?
Всё чаще прихожу к мысли, что всё сделал неправильно. Расставил неверно приоритеты. Возможно, Ронин был ошибкой, в свете всех конфликтов, им вызванных. Но, в нём всё же была своя правда. Уродливая очевидно, но всё же она.
В том, что не весь мир заслуживает снисхождения или у всех равные права на жизнь и неприкосновенность. Но весь мир заслуживает справедливости. А справедливость иногда - острый клинок и быстрая расправа. Справедливость не всегда в адвокатах, судьях или всей этой правовой бюрократии, где тот выигрывает, у кого денег больше и потому лучше штат юристов. Или способов решать свои проблемы иначе.
Конечно, я знал прекрасно, что сегодня для Лауры важный день. Видел, как она готовилась к этому её первому самостоятельному делу, заменяя одного из главных юристов её фирмы, как сидела над бумагами. Избегала говорить со мной о деле - я был вызван в качестве свидетеля, это было бы нарушением всех существующих правил. Мы и без того едва избежали конфликта интересов отдельным постановлением судьи, убедившегося в том, что наши супружеские отношения не повлияют на качество защиты, прежде всего. Жена смогла убедить судью в этом, насколько мне известно - также присутствовал на беседе с судьей, оценивающего меня и решающего, не подыграю ли супруге в её первом деле. Но я - заслуженный агент, награждённый за множество вещей, в том числе и за заслуги перед городом Нью-Йорк. Нет оснований не доверять, что я буду служить системе честно. К тому же....Судья убедиться должен был во всём. В том числе и в правдивости слов моих будущих показаний. И смог.
Как и в том, что подыгрывать ни Лауре, ни её фирме, ни её подзащитному точно не собираюсь.
И я гордился женой в том, чего достигла она, просто безусловно. Восхищался тем, как сложную карьеру совмещает с тем, чтобы быть идеальной матерью и супругой. Судьба представила ей шанс и...И, возможно, всё хорошо было бы. Если бы только она взялась за другое дело. Если бы только её подзащитный не представлял интереса для ЩИТ, которому желательно было его присутствие за решёткой - а я всё ещё выполняю эти приказы. Если бы только я не знал из его личного дела, что он был когда-то информатором Наташи, из-за которого она попала в засаду. Не погибла, очевидно - это она сделала гораздо позже, благодаря мне. Но пострадала всё же. Немного. И это определило всё.
Может быть, по этому делу подзащитный Лауры правда был невиновен - я видел его по ряду причин в момент совершения преступления, наблюдал за ним. О чём мог бы сообщить суду, очевидно, на что его защитник и надеялась.
Только, он не был невиновен в принципе - не ответил никак за то, что готов был к смерти Романофф, по личным трусливым мотивам. Да и я хоть стал спящим агентом, всё равно верен своему долгу. Так что, сделал то, чего Лаура не ожидала, скорее всего, уповая на систему, присягу и на то, что муж её - справедливый, честный человек, превратится который в идеальное алиби для её подзащитного.
Как же она ошиблась. Как её мир хрупок и наивен, по сравнению с моим.
Потому что я солгал. Дал клятву, руку положив на Библию, говорил чётко, сухо, без эмоций, абсолютно беспристрастно. Ничего личного между мной и адвокатом-защитником. Никаких лишних эмоций. Да, я был в том районе. Но в то время - в другом совершенно месте. Вот и доказательства, что будут судом изучены в совещательной комнате. Никакого алиби для того, кто сидит на скамье подсудимых. Увы и ах, как бы не пыталась меня трясти его защитник, распалённая и плохо понимающая очевидно, что происходит. Потому что мы оба знали правду, состоящую из двух компонентов - да, я видел её доверителя в момент, когда преступление совершалось. И да, это не он виновен. Видел, как восторженный блеск в глазах от того, что должно было стать оправдательным приговором, постепенно сменился чем-то, больше похожим на ощущение предательства. Её, Фемиды, любой справедливости, в которую она всегда верила....Не знаю. Не рассматривал сторону защиты, равнодушно уставившись в стену, как и положено. Мне задали вопросы - я ответил. В этом больше не было для меня ничего личного.
А самое ужасное, что размышлял об этом отстранённо, пока обе стороны проверяли свои бумаги в поисках новых вопросов, что задать можно было бы, совещались с теми, кто сидит рядом и понимал, что мне всё равно абсолютно на происходящее. Даже на ту часть, что касалась непосредственно Лауры.
В этом и есть пропасть между нами, слишком очевидная для меня в последнее время. Пока супругу волнует правильность, меня волнует необходимость. Пусть даже, очевидно жестокая, без грамма справедливости в ней. ЩИТ считал, что будет полезно, если этот человек окажется за решёткой - маленький механизм огромной машины, небольшой кусок куда большего плана. Я услышал вариативность собственного поведения и не попытался рассуждать "стоит ли". Просто кивнул. Как и положено солдату. Жестокость к одному ради большего, куда более общего блага.
И я равнодушно прежде, чем принять решение, рассматривал досье этого человека. Не отреагировал, хоть ожидали от меня, когда там всплыло имя Романофф - намеренно оставили, так полагаю, чтобы повлиять. Даже не повёл бровью.
Но Ронин внутри меня вдруг напомнил о себе каплями крови, попавшими мысленно на мою щёку. Он требовал крови. Наташа отдала жизнь, чтобы вернулся тот, кто хотел, чтобы она погибла. Слишком злая ирония для того, чтобы на это можно было не отреагировать.
Конечно, я не хотел испортить всё Лауре, моему единственному якорю, что помогал мне держаться на плаву после гибели Нат. Испортить её карьеру, предать доверие или подставить подножку нашему браку - тоже. Мы только выстроили хрупкую идиллию после пяти лет разлуки. Мне заново пришлось привыкать к тому, что у меня есть жена, дети...
Проблема была в том, что Ронину, увела которого однажды Наташа с беспросветных улиц, было плевать. А Клинт Бартон, муж и отец...он слишком устал, чтобы сопротивляться. Своей вине, что росла в геометрической прогрессии, заполняя всё пространство, не оставляя ничего больше.
Так что, Ронин в этом прав больше. Каждый делает своё дело. Лаура - своё, а я - своё. Она воюет в суде за то, что считает правильным, с помощью законов, риторики, бесконечных подготовок к судебным процессам. Я же воюю по-своему. И если для этого нужно стать монстром в глазах жены, чего я так боялся раньше...Что ж. Стоит просто признаться в том, что я давно уже стал им. И был. Просто хорошо маскировался.
Мне паршиво от того, что я проворачиваю это с одной из двух женщин, что всегда были за меня. Но просто не могу сделать себе еще хуже. Даже если мне придётся выдерживать её взгляд и знать, что сделал ей больно. А это хуже, чем самому себе.
Но мне придётся жить с этим выбором и с тем, что я сделал - потому что это было правильно.
Нахожу Лауру в коридоре суда. Приговор ещё не озвучен, присяжных отправили совещаться до завтра. Но никто из присутствующих не сомневается в том, каким будет приговор. Все факты были против подсудимого и только я был его ярким, абсолютным, стопроцентным спасением из этой ситуации.
Становиться которым очевидно не собирался. Из-за Наташи. Из-за битвы, в которой вижу дальше, чем жена. Для Лауры - это одно дело, начало и конец которого сосредоточены в нём самом. ЩИТ же всегда мыслит куда более глобально. Ронин во мне - тоже.
Молча и бесшумно приближаюсь к жене, что пишет кому-то в телефоне. Догадываюсь, сколько проблем устроил ей сегодня - наверняка, начальство будет в ярости, что собственного мужа проконтролировать не смогла.
Но всё же, рядом оказываюсь не для того, чтобы извиниться. Потому что извинения для тех, кто сомневается в правильности собственного поступка. А я нет. Мне бы даже думать не пришлось об этом, не будь защитником Лаура. Вот и всё.
- Ты сегодня была великолепна. Улыбаюсь мягко, глядя на супругу. Даже не пытаюсь солгать ей сейчас, в некой циничности ситуации - всё правда так и было. То, что я стал препятствием на пути к этому, ничуть не умаляло того, что Лаура справилась. Просто обстоятельства сложились не в её пользу.
- Не знаю, чем дело закончится, но в любом случае, тебе нужно отдохнуть. Хочешь, приготовлю стейки, салат, проверю уроки у детей, пока ты будешь принимать ванную или вздремнёшь немного? Выдавливаю из себя слова так, что они звучат искренне, но практически по капле, в этой неловкости между мной и супругой. В этом непонимании, как я мог так легко переключаться раньше с заданий на семью и обратно, меняться. Чувствовать себя органично в двух абсолютно непохожих друг на друга мирах.
Потому что теперь у меня ни черта не выходит этого. Не знаю, как позаботиться о том, что мне важно. Не знаю даже, спустя годы их отсутствия, как быть...таким.
Хоть я стараюсь. Насколько могу, в этой издёвке ситуации. Взломать само время, чтобы вернуть семью. Пожертвовать лучшим другом. Сделать всё мыслимое и немыслимое для того, чтобы справиться с их отсутствием, а затем получить ещё один шанс.
А затем, когда складывается всё идеально, вдруг понять, что себя самого ты потерял безвозвратно. И это всё меньше с каждым днём беспокоит. Лишь бы только все они были живы. В безопасности. Даже если им придётся жить рядом с тем, кто давно превратился в тень самого себя, слишком живую внешне. Я ведь...стараюсь. Стараюсь, чтобы дети и жена не заметили моего состояния, иногда слишком преувеличенно, мне кажется - вкладываю потому что в это все свои оставшиеся силы.
Потому что в голове всё чаще стучит только одна мысль - что Ронин, возможно, не был ошибкой. Был единственной честной версией меня все эти годы. Тем, кто не пытался вписаться в этот мир, от которого ему нужны были только подвиги, а затем - чтобы сидел тихо, наслаждаясь самыми простыми человеческими вещами. Тем, кто действительно наводил порядок. Самый простой, самый жестокий, самый окончательный.
И ради этого самого порядка я только что убил сегодня ещё одну часть нас с Лаурой. Часть её веры в меня. Часть своего собственного счастья. Ради призрака подруги, что уже никогда меня за это осудить не сможет.
