Ангела Циглер была чудесной девушкой, и радоваться бы ей этой жизни, однако обстоятельства привели к тому, что она стала доктором. И ведь не каким-нибудь доктором там археологии или психологии, она ударилась именно в медицину. И до кучи ещё и стала боевым медиком. Une vraie folie*, как Жерар считал, и не раз высказывал, но та отмахивалось, что это было её призвание.
Что же, призвание иногда убивает тебя.
Фигурально, от недосыпа и количества кофеина в твоем организме.
И буквально, когда за твоей головой охотятся первоклассные убийцы.
В последнем случае ничего личного — просто Мерси была из той категории людей, которые спокойно выпустят лекарство от смерти без патента, тем самым заставив схватиться за сердце всех политиканов и магнатов, которым дай волю, и они бы обратно пенициллин приватизировали. И пускай Циглер ещё и не придумала средство от смерти, но была близка к этому, с её кадуцеем и методиками регенерации тканей и клеток. А за такими вещами внимательно следили, и если решали, что это может нанести существенный вред, но от таких талантливых людей попросту избавлялись. Несчастный случай обычно: решила ни с того ни с сего искупаться в ванне вместе с тостером, либо же неудачно упала руками прямо на коврик с бритвенными лезвиями.
Жерар всегда был против таких вещей, в крайнем случае всегда можно было избавиться от человека, не лишая его жизни, и всегда удавалось аргументировать это тем, что это пригодится в будущем, — но после того, как мясной-он погиб, остальные вернулись к своим более кровожадным методом без его противодействия. Что же, camarades** усвоят урок, что даже если человек действительно умер, все равно нужно удалять его аккаунт, иначе он, восстав из могилы, может обратно подключиться и за всем наблюдать из режима «невидимый».
Ситуация с Ангелой осложнялась тем, что в её случае хотели прикончить двух птиц одним камнем. Коготь слишком рос в своих амбициозных планах, слишком слаженно работали его члены, хоть порой и собачились друг с другом, как в тех видео про лающих друг на друга корги,  и его нужно было «обломать», «затупить» (какой глагол лучше подойдет). Поэтому если вдруг его отряд прикончит довольно таки известного доктора медицинских наук, это как настроит общественность против него, так и посеет смуту в рядах организации, внося разногласие и раздор (ещё больший) между его командирами.
Впрочем, этот rogue squad, который должен был позаботиться о Мерси, был небольшим, — ибо и в случае успеха, и в случае провала эти люди должны были бесследно исчезнуть с радаров, остальные внедренцы должны были продолжать сидеть в Когте и не вызывать подозрений, да и тайные общества редко для таких мелких операций прибегают к тактике overkill'a — не в обиду будет сказано, но Ангела не была Гендзи, на неё армия не потребуется.
Пять человек, все что выделили по душу несчастной доктора. Один снайпер — о нем Жерар позаботился в первую очередь, сходу вычислив «гнездо», куда она залегла, дабы наблюдать за квартирой Циглер. Впрочем, остальные связи с ней не потеряли — благодаря металлическому телу Лакруа начал эмулировать её голос, скармливая дезинформацию и выявляя, где засели остальные. Оказалось, что неподалеку — в  квартире над ней, чей жилец попал недавно в аварию и лежал в больнице, отдав свой ключ соседке (не Ангеле, она слишком занятой человек) поливать цветы да кормить кота.
Циглер могла услышать, как крякнула дверь. Потом послышались крики, выстрелы, звук ломающейся мебели. Маты на английском, русском и французском. Звон стекла, и увидеть, как с протяжным криком пролетела мимо её окна туша танка.  Жужжание энергетических клинков, затем бурлящий звук, как будто кто-то запихивает себе палку сырокопченой колбасы в горло, не жуя, и давится. Секунда тишины, ругательство на французском, затем ещё очередь из автомата, звук удара, ещё одного, звук бьющейся вазы, три секунды тишины, протяжное ругательство на французском, одно из самых грязных, что Ангела слышала в своей жизни, — и наконец-то стихло.
Через две минуты раздался звонок в дверь, — и взгляд на камеру домофона мог показать, что у дверей стоит потрепанный омник, в левой руке держащий свою правую руку, а по ноге у него текла тонкая струйка из пробоины на боку.

— Bonjur. мне нужна помощь le medecin***.

Жерар хотел просто сделать свое дело и исчезнуть, но, увы, обстоятельства  оказались немного сильнее него. Хорошо хоть боли больше не чувствовал, но вот её аналог для омников, «ущерб», сильно раздражал, если можно так выразиться. Он сам этого не видел, но его лицевая панель подергивалась рябью, как у неисправного телевизора.

— Эх… 12  декабря 2062 года.

Она должна помнить эту дату. Ведь тогда произошло то, о чем знают только она, Гэбриел и он, Жерар.

* — Настоящее безумие.
** — Товарищи.
*** — доктор.

По коридору — вперед, направо, до упора — уверенным шагом, в привычной манере — быстрым движением поправить часы на запястье — изучить взглядом — обстановку, людей, [ самого себя ].

Перед глазами — фальшивые улыбки, невнятные любезности, игра на публику, ложь, дорогое шампанское, ложь, притворный смех, ложь, издевательские взгляды, ложь, ложь, л о ж ь.

Ловит взгляд госпожи Яшмы — и замечает, как она н а с л а ж д а е т с я — дышит искусственностью и интригами, не давится, упивается. Они не душат ее — это кажется почти несправедливым [ в этом — ирония ].

Прохлада бокала — сквозь кожаные перчатки — отвлекает [ немного ]; один глоток — расплавленное золото саднит горло, обжигает и дает ненастоящее ощущение тепла.

С каждым движением, с каждой фразой, с каждой улыбкой — наигранно-дружелюбно, изящно, игриво — погружается глубже, забываясь и теряя чувство реальности.

Пара ограненных фраз Яшмы — оно возвращается [ почти болезненно ]; нежеланное напоминание — нервной горечью с едва различимым привкусом “Услады”.

Его начальнице так нравится играть с ним [ ними ].

В ответ — он лишь улыбается, не разрывая собственный образ и скрывая намерения за показной любезностью.

Ее намек он улавливает сразу же — короткие беседы срываются в [ фальшиво ] горячие прощания, бессмысленные жесты, тошнотворные улыбки, да, обязательно, совместный проект отделов стратегических инвестиций и технологий на Калсасе, хорошая мысль, с нетерпением будем ждать запроса.

Шаг вперед — дверь позади закрывается — медленно выдыхает и прикрывает глаза с легкой усмешкой.

Он уже видел все это — та же сцена, те же декорации, даже актеры не меняются — в одном и том же выступают и произносят те же реплики. Стабильно, одно поглощает другое, соединяется, рождая таких же чудовищ, как и в предыдущие янтарные эры.

Но это — не играет роли.

По коридору — сейчас вперед, налево, до двери без таблички, свернуть за угол, оттуда — прямо, до следующего отсека [ он знает этот путь слишком хорошо для того, кто был там единожды ].

Останавливается — охране не нужны слова — госпожа Яшма предвидела все.

За дверью — гниль вокруг фиолетовых бликов на цепях — непроизвольно щурится и быстрым движением поправляет перчатку.

Взгляд — по чужой склоненной голове и неидеально сидящему костюму; он чувствует физически — слабость и надлом.

Это не тот человек, с изяществом и выверенными жестами; не тот человек с навязчивой одержимостью контролем; не тот человек, с языка которого может сорваться “вам осталось жить всего 17 системных часов”.

Тот человек — хайроллер, не фиш.

Но у того и другого — мертвая рука.

[ Одновременно — и то, и другое. ]

Он клонит голову, прислоняясь спиной к стене и скрещивая на груди руки, у л ы б а е т с я [ по привычке ] и не сводит взгляд с Воскресенья.

Нет сомнений — Яшма что-то предложила, подтверждение — ее размытые, но броские фразы. Что именно — вопрос.

Скованность//закованность. Подконтрольность. Выбор без выбора. Один шанс, чтобы выжить. Что-то напоминает.

— Все или ничего.

Его голос звучит так же, как и в тот день, — резко отталкивается от холодных стен, приглушается тусклым освещением и кажется неестественным [ подмечает лишь — не акцентирует внимание ].

Внутри — холод по венам — напряжение в мышцах; ощущает давление [ стен? чужого присутствия? прошлого? ].

Даже так — делает шаг вперед, но руки не опускает.

Его преследует чувство [ или их несколько, целый скоп ].
Его преследует чувство [ которого быть не должно ].
Его преследует чувство [ и он не знает, кому оно принадлежит ].

Но в игре — он забудет о нем.

— Вам нравится, господин Воскресенье?

[indent] - Не нравится мне все это, - с ноткой садистского (мазохистского?) удовольствия припечатывает Маккой, катая “р” на языке, как леденец, и под неодобрительным взглядом вулканца закидывая ногу на подлокотник кресла сразу по завершении сеанса связи с адмиралом Комаком.
[indent] Кирк хмыкает, отстукивая какой-то бодрый маршик коммуникатором по столу и явно что-то уже прикидывая в своей светлой (преимущественно, буквально) голове. Спок задумчиво шевелит бровями, но прямо обвинять руководство в обмане, подлоге, бессовестной эксплуатации мирного научного судна в своих грязных политических делишках, ведущих к необоснованному риску четырьмя с лишним сотнями жизней членов экипажа, в чем никогда себе не отказывал Маккой, считает преждевременным. В отличие от непосредственного руководства (повезло так повезло, умереть - не встать, дайте бланк формы отказа от реанимации) у него самого с долговременной памятью все в порядке. Он бы еще добавил, что подставу буквально "нутром чует", но в последний раз Спок предельно корректно попросил объяснить физический смысл понятий "нутро" и "чуять", а запас ругательств у Маккоя подходил к концу.
[indent] - Будем разбираться по ходу дела, - Джим поднимается, заканчивая так толком и не начавшийся брифинг, но они втроем слишком давно и хорошо знают друг друга, давно уже высказаны и учтены все "за" и "против" в подобных миссиях, чтобы снова тратить на это драгоценное время. - Темнят что-то адмиралы, но в чем и на сколько, пока не ясно. Боунс, ты в группе высадки. Знаю, знаю! - торопливо перебивает его Джим, видя решительно открытый рот доктора. - Но если эта жижа окажется чем-то сложнее альтернативного вида топлива, я хочу быть во всеоружии.
[indent] Маккой щелкает зубами и закатывает глаза, но Джим прав - в таком вопросе он может доверять только себе.

[indent] - Серьезно, Джим, СЕРЬЕЗНО?!
[indent] Маккой влетает в транспортный отсек, потрясая второпях (что не означает небрежно) собранной сумкой с полевым медицинским спас-набором, в котором, зная склонность экипажа "Энтерпрайз" собирать все встречающиеся на пути неприятности, как собачий хвост - репьи, не хватало примерно всего.
[indent] - Я знаю, что это твоя идея, чертов извращенец! Ухура без твоего разрешения такое бы не вытворила!
[indent] - Тише, ковбой! - Кирк, улыбаясь во все шестьдесят четыре - судя по интенсивности свечения улыбки - и поднимая руки, принимает верное тактическое решение и отступает за широкую спину вулканца, надо сказать, рассматривающего негодующего СМО с выражением некоторого недоумения на бесстрастном лице. - Во-первых, ты плохо знаешь Ухуру! Во-вторых, никто не виноват, что у тебя слишком благообразная физиономия.
[indent] - Я ПОХОЖ НА ОРИОНСКУЮ КУРТИЗАНКУ!
[indent] - А вот это уже расизм, Боунс!
[indent] - **уизм! - рявкает Маккой и, обходя Спока обманным маневром (старпом благоразумно прикидывается штангой), хватает Кирка за воротник кожаной куртки и толкает на опущенный трап шаттла.
[indent] К творческому заданию Ухура при полной поддержке сестры Чапел подошла со всем воодушевлением, задействовав все имеющиеся ресурсы, но смывать краску, которой оказались подведены глаза отвлекшегося буквально на пару минут доктора, времени уже не было.
[indent] - Зато ты очень симпатичная куртиза-А-А!
[indent] Маккой позволяет лучшему другу в полной мере ощутить вкус предательства. Предательство на вкус оказывается горьким, как хина, и болезненным, как укол мильгаммы в 21 веке.
[indent] - Какие-то замечания?! - доктор взвешивает в руке гипошприц, глядя на поднявшегося в шаттл Спока.
[indent] - Доктор Маккой, если вы закончили с экзекуцией, я рекомендовал бы вам пристегнуть ремни безопасности, - состраивает самую незаинтересованную мину вулканец.

[indent] - Совсем как девять лет назад!
[indent] Шаттл слегка потряхивает при проходе через жиденькую атмосферу Джавтх'Пах, как назвали бедненькую серенькую планетку с вечными ионными штормами клингонцы - на удивление романтично, "Земля Бурь", если Маккой правильно запоминает инструктаж Нийоты. В человеческих каталогах этот кусок камня значится под скучным буквенно-цифровым кодом и, предположительно, находится в нейтральной зоне, но, как говорится, кто успел - того и тапки. Успешные торговые отношения с клингонскими колониями быстро налаживают орионские пираты, а за ними подтягиваются ференги, кардассианцы и все, кто пренебрегает законами морали или предпочитает дипломатии - круглую цифру кредитов на своем счету.
[indent] У Джима горят глаза - после того, как он отказался от поста адмирала, прошло почти два года, но, кажется, он ни разу не пожалел о сделанном тогда выборе. Он совсем не умеет держать зла долго, Маккой - тоже, наверное, именно это позволило им сохранить дружбу, несмотря на то, что у обоих характер - не сахар, а скелетами в шкафу можно заселить небольших размеров кладбище. Маккой смотрит на невозмутимый затылок сидящего за штурвалом Спока с долей сочувствия, думает, что тот на самом деле молодец и умничка - столько лет терпеть их с Кирком, хотя это не снимает с него звания самого хитрого и большого засранца на корабле.
[indent] - Да уж, как вспомню - так вздрогну, - ворчит Маккой, прижимая к груди сумку и глубоко, размерено дыша, чтобы все-таки сохранить съеденный завтрак при себе.

[indent] В зоне посадки шаттла их встречает телларит и, не поймите превратно, но бекон Маккой приветствует только на сковродке в компании желтоглазой яичницы или хотя бы между карамелизированных булочек гамбургера. Называйте это расизмом, но трехбородчатый Стаал - скользкий даже на вид. Маккой про себя называет его "Весельчак У", вспоминая персонажа из книжек, которые читал Джо, когда бывшая еще нее выставила его за порог.
[indent] Джим уверенно идет за свиноподобным проводником, дипломатично поддерживая беседу при довольно пассивном участии Спока, но когда охранник на входе в сияющий неонами притон начинает водить своим детектором в непосредственной близости к Маккою-младшему, if you know what i mean, и без того напряженный до предела и униженный - по его мнению, - собственными же соратниками Боунс взвивается, как спущенная пружина.
[indent] - Еще раз ткнешь в меня этой штуковиной и будешь до конца жизни пользоваться ею вместо члена!
[indent] На мгновение повисает напряженная тишина: на лице Спока застывает выражение полного смирения с кармой и готовность встретить свою судьбу, как бы та ни извернулась, расплачиваясь за надуманные грехи; Джим с выпученными в обещании громов и молний глазами похож на ифранианскую квакшу, но, к общему удивлению и облегчению, неловкость момента прерывает хриплый, прерывисто-похрюкивающий смех телларита, машущего охраннику рукой.
[indent] Маккой, панически задерживая дыхание и вцепляясь в ремень сумки, как в спасительный круг, вваливается в душный полумрак заведения.
[indent] Стаал - всего лишь связной, посредник, получающий свой процент пери любом раскладе. Он ведет их вглубь вырубленных в камне тоннелей, подальше от переполненных гуманоидами и странной, дисгармоничной музыкой увеселительных залов. Там, где озноб начинает проникать под кожаные куртки, их встречает, собственно, скупщик, коллекционер редкостей, оказавшийся, внезапно, андорианцем.
[indent] Он поворачивается к ним, и где-то на этом моменте на них обрушивается сильнейший удар инфразвука, Маккой еще успевает запомнить, как андорианец поглаживает мигающий синим наушник, прежде чем затылок его встречается с полом.

[indent] Эту картинку он воспроизводит постфактум, очнувшись к клетке чуть меньше два на два, утирая тыльной стороной ладони запекшуюся в носу кровь и ощупывая прекрасного образца шишку на затылке. Ощущение - будто Скотти наконец продолбал треть его клеток при транспортации. Под доктором прощупывается что-то вроде пенопластового коврика - единственной иллюзии удобства. Справа и слева - глухая металлическая переборка, длинный коридор за решеткой скудно освещен - лампы горят одна через пять. Но даже этот свет сейчас кажется ослепляющим перенапряженному мозу.
[indent] - Сказать бы "а я говорил", да никто не оценит, - бормочет Маккой, прикрывая глаза локтем и снова прилагая все силы, чтобы не наблевать.
[indent] Некоторое время он дышит, просто дышит, загоняя муторное чувство в глубину. Затем осторожно встает и начинает осматривать и ощупывать свое узилище. Попытки докричаться до своих не приводят ни к чему - не привлекают даже внимание охранников, если таковые вообще имеются. Маккой, приникнув лицом к решетке, видит от силы метров пять коридора. Врезанная в камень металлическая основа клетки сидит прочно, да и прутья, кажется, приварены крепко, но Маккой не придумывает ничего лучше, чем, расставив руки и зафиксировав себя между стенами своей камеры, пытаться выбить один из прутьев.
[indent] Он в своем упорстве успевает даже взмокнуть, когда коридор вдруг заливает светом от загоревшихся разом ламп. От неожиданности рука соскальзывает со стены, острая грань проходится по уязвимому местечку между большим и указательным пальцем, распарывая кожу.
[indent] Маккой посасывает царапину, стараясь унять кровотечение, когда на него падает тень.
[indent] - О, это офицер Звездного Флота, одна из жемчужин моей коллекции! - раздается хрипловатый, чуть манерный голос. - Не так часто в этих местах можно повстречать представителя Федерации. Собирался выставить его завтра на аукционе, но думаю, не оставить ли себе...
[indent] Боунс щурится от яркого света, глаза не успевают перестроиться и слезятся. Манерному отвечает другой - низкий, вибрирующий, как ядро корабля, слегка шероховатый голос, и Маккоя подкидывает, как от удара током.
[indent] - Хан?! - он вцепляется в решетку, тщась рассмотреть лицо фигуры в темном плаще против бьющего в глаза света.

Утренний будильник вещал отвратительно, впивался в голову резкими звуками прямо через черепную коробку, заставляя невольно поерзать и разлепить глаза. Спать на стуле - идея крайне хреновая, но свой последний матрас он вытащил на улицу, чтобы ублюдок из банды Шрауда не сломал себе шею, когда он будет швырять его через балкон - потратил на урода свой единственный и удобный матрас, а теперь приходится вот так - без ничего дрыхнуть на стуле.
Проснувшийся раньше него Биф уже вертелся у двери, пес радостно поскуливал и подпрыгивал на маленьких лапках, распространяя воодушевление и непомерную радость от нового рабочего дня - вот уж кто точно полюбил новую работу - хозяин не хрен пойми где еще и толпа людей вкусняшками пичкают. Роберт потягивается еще раз, мышцы сводит судорогой от неудобной для сна позы, заставляя морщиться и выплевывать ругательства в серые голые стены мелкой квартирки, которая никогда не была ему настоящим домом. Просто бетонная коробка, в которую он возвращается после очередного дела, после героических подвигов, стягивая костюм. Где можно зализать раны и обратно в город - туда, где он мог чувствовать себя хотя бы немного важным.
Но костюма больше нет, как и дальнейшего смысла существовать и только где-то там маячит призрачная надежда, что SDN не окажутся пиздаболами и действительно помогут восстановить утраченное.

Всего-то нужно сделать из пачки злодеев законопослушных вершителей правосудия.

Желательно без сопутствующих жертв.

В офис он приходит уже не таким помятым, но, судя по тому, как остальные работники решают обойти по касательной, рожа у него крайне недовольная. Приходится остановиться у кофейного автомата, впечатавшись лбом в агрегат и слушать, как где-то там по другую сторону пластиковой заглушки медленно варится оживляющий напиток.
— Роберт, я тебя как раз искала! — Блонди вынырнула из-за спины внезапно, но он был настолько высушен попытками дотащить свое тело до офиса, что даже не отреагировал на это, медленно повернув голову. Вот уж кто точно хорошо высыпается дома, свежее и сияющее лицо начальницы было еще одним ударом куда-то в область солнечного сплетения, напоминая о том, насколько же его жизнь, на самом деле, дерьмо. — Мне нужна будет твоя помощь - еще разок.
— Скажи, что это помощь в том, чтобы надраться в баре. — Аппарат гудел, выплевывая из себя синтетический кофе, который должен был обмануть собственные рецепторы и дать ему хоть немного дофамина на ближайшие часы, иначе Робертсон точно решит шагнуть в окно.
— Возможно. Потом. — Блонди поправляет его смявшийся воротник рукой заботливой мамочки-окрщицы и улыбается так открыто, что моментально становится стыдно за свое говенное поведение. — Но к нам прислали новую пачку героев для программы Феникс и некоторые из них... в общем, я видела, как хорошо ты справляешься с Z-командой...
— Я их пизжу. — Кофе обжигало глотку, зато помогало согнать отвратительное чувство хандры вперемешку с сонливостью. С таким же успехом работает и удар в лицо, но этот метод он оставит до обеда, а потом, может быть, заебет кого-нибудь достаточно, чтобы схлопотать штрафной в нос. Сойдет вместо обеденного перерыва.
— Верно. Только в отчетах такое лучше не упоминать. А то трудовая инспекция нынче лютует... в общем, посмотри пожалуйста этих ребят. И скажи свое мнение - профессиональное. — Роберт скалится на этот [профессионализм] получше собственного пса, увидавшего канализационную крысу. Внутри все гудит и сжимается, синяки и ссадины с него не сходят, но к этому он привык еще в те времена, когда был Меха-Мэном. Хотя и не рассчитывал, что в рожу будет получать на офисной работе так же часто, как и работая на улицах неся добро, справедливость и героический чапалах за решетку.

---

Правы были ребята - Блонди с него веревки вьет. Приласкала один раз, да так, что прилип к ней бездомной псиной, выпрашивающей еще немного одобрения и поглаживания по голове. Со стороны должно было выглядеть жалко, хорошо, что ему уже давно насрать, что думают другие. Но подставлять ее и правда было бы по-мудацки, после всего того, что для Робертсона безвозмездно сделала.

Это ведь - ненадолго. Нужно просто потерпеть.

Офис медленно наполнялся народом, он уже чуял запах чьих-то отвратительных сладких духов и громкий смех на общей кухне, где собрались на раннюю сплетничью сходку. Ковролин приглушал собственные шаги, пока огибал очередного затупившего диспетчера, которому повезло больше и ему достались нормальные герои, а не то, что кидают в Роберта со словами, что он со своим опытом справиться.
— Ну привет. — Робертсон хлопает дверью и заглушает писк на высоких нотах, исходящий от выпускника гарварда, Сонар опять просрал все деньги на крипте и теперь будет еще пару дней ныть ему в наушник кинуть ему пятихатку и что он отдаст. Но с летучей мышью и его придурью он разберется потом, сейчас главное понять - а что с ней-то не так, что ее скинули в эту спартанскую яму?
— Я Роберт, буду твоим диспетчером. — Он опирается на стол и кидает на отполированную до бликов столешницу всунутую ему документацию, исключительно сухие факты без конкретики, в таких никогда не найдешь самого нужного, записей о том, что человек засранец, например, или что он нихрена свои габариты не рассчитывает, снося все на своем пути - все то, с чем он столкнулся в первый день с Z-командой, которые представляли из себя не просто кучку преступников, но капризных детей на выгуле за которыми нужно было подчищать. Самое отвратительное было в том, что, кажется, Робертсон правда хорош в этом дерьме и от этого становилось как-то не по себе. — В день нужно закончить как минимум одну смену, желательно, чтобы никто не дал дуба в процессе. Вся инфа по засранцам, которые перешли дорогу в неположенном месте, кадры с камер, взлом всякой хрени,  - это все ко мне. Задания тоже выдаю я. Если кто-то в офисе решит обижать - тоже ко мне, я тут чот типа цепной псины, на всех гавкаю и кусаюсь. Ну давай, теперь твоя очередь. Что натворила, что тут оказалась?
Он впервые смотрит на вверенную ему девочку нормально и по виду она сущий ребенок. Лишь бы Чейз не стал говниться, что тут детский сад решили развести. Да и сми очень  любят обсасывать тему, когда к работе привлекают детей, что-то там про трудовой кодекс, который он даже не открывал.

В затухающих глазах Херршера Конца он видит лишь погибель человечества.

Неутихающий пожар, охватывающий города, безжалостный и разрушительный, оставляющий после себя лишь тлеющее пепелище. Жизнь бьется в агонии, умирая во всепоглощающем огне, не в силах противостоять неукротимой стихии.

Он видит это явственно, так ярко, что не сомневается ни секунды в правдивости образа.

Осознание обреченности проступает болезненным жаром на коже и отдает немотой в руках. 

Его ослабевшие ладони все еще сжимают рукоять Суда Шамаша. Собственное сбивчивое дыхание разрывает бездыханную тишину.

Всего на секунду он закрывает глаза.

Открывая глаза, он видит лишь боль и отчаяние, отпечатавшиеся на сером грунте, — нестираемые свидетельства прошедшей битвы.

Открывая глаза, он видит тела погибших МАНТИСов, тех, кто еще несколько часов назад сражался с ним рядом, плечом к плечу.

Открывая глаза, он видит повторение того же, что происходило все эти долгие годы.

Они умирали, один за другим, на чужих землях, под чужими небесами. Снова и снова, раз за разом, они все проходили через это — видели, как в глазах их друзей гаснет свет. Каждый раз в них самих что-то неминуемо умирало, но они продолжали сражаться, несмотря ни на что, веря, что это единственное, что они могут сделать.

И всегда он может лишь стоять.
И смотреть.

Обещая каждый раз — и себе, и другим, — что рано или поздно он обязательно уничтожит Хонкай; давя в себе разъедающую сердце горечь.

Глядя на бездыханное тело Калпаса и осторожно беря его на руки, он все еще сохраняет внешнее спокойствие, но ощущает, как внутри него что-то вновь обрывается.

Слегка подрагивающий голос в передатчике озвучивает прогноз: «Херршер Конца очнется через 12 часов».

— Битва на Луне закончена. Мы отправляемся обратно на Землю.

В конечном итоге он сделал все, что мог.

Он выиграл время для себя, Мэй и остальных, чтобы хотя бы эвакуироваться. 

Спасение всего человечества целиком и полностью изначально было невыполнимой задачей — и не тем, за что боролся сам Кевин.

В то мгновение он обещает себе, что они и Мэй обязательно выживут.

И Су — тоже.

— — —

Лучи осеннего солнца пробиваются в аудиторию сквозь слегка помутневшее стекло и скользят теплыми бликами по лакированной поверхности парты.

Краем глаза он замечает всполохи света на волосах Су, а еще — застрявший в них золотой лист, принесенный ветром с улицы. Без задней мысли он быстрым движением убирает его и небрежно бросает на пол — и, кажется, слышит чьи-то возмущения позади. Чужие слова утопают в тихом шелесте деревьев и приглушенных разговорах, и перестают существовать для него.

Невольно улыбается — без тени раскаяния, — глядя на Су и подпирая рукой подбородок.

Осенние школьные дни всегда пропитаны усталостью — она физически давит, но лишь отдает приятной сонливостью. Даже сейчас ему кажется, что он может уснуть в любой момент, однако вспоминает, что хотел немного поговорить с Су.   

— Су, — зовет он и, доставая телефон из кармана и открывая нужный файл, показывает экран Су. — Ты видел новый клип Эден?

Он включает видеоролик, не дожидаясь ответа, и переводит взгляд с экрана телефона на Су.

— Давай сходим на ее концерт в следующем месяце. Мэй я тоже позвал, но она сказала, что не сможет из-за дополнительных занятий. Я хотел, чтобы мы сходили втроем… видимо, в следующий раз.

Хоть он и продолжает улыбаться, он почти уверен, что ему не удалось скрыть свое разочарование — и все же он надеется, что Су не обратит на него внимания.

Только не сейчас.

Мидей оказывается удивительно хорошим слушателем — или, возможно, просто терпеливым спутником. Но Фаенон всё равно чувствует, что за суровой невозмутимостью золотого взгляда прячется тихий, но подлинный интерес. Он замечает, как тот принимает угощение — без колебаний, почти с лёгкой охотой — и это вдохновляет его задержаться на рынке подольше. Фаенон водит Мидея от одного прилавка к другому, представляя его торговцам — с улыбкой, с гордостью, будто открывает для них не просто союзника, а дорогого друга.

Конечно, узнавая в его спутнике царя Кремноса, местные реагируют неоднозначно — кто с почтительным молчанием, кто с тревожным косым взглядом. Но Фаенон верит, что со временем это переменится.

— А это гирос, попробуй, — как только лавочник протягивает завернутое в питу мясо с соусом и картофелем, Фаенон протягивает кулек Мидею, с предвкушением наблюдая за тем, как он делает первый укус.

— После тренировки — лучшее, что можно придумать. Особенно, если его готовит Гелидор, — добавляет Фаенон с оттенком шутливого превосходства, хотя скорее от этой похвалы пухнет довольство своей стряпней лавочника за его спиной.

Он ведёт его дальше — мимо лавок с тканями и специями, мимо бочек с солёной рыбой, к антикварной лавке Сокровища времен, но Теодороса, увы, нет на месте — лавка заперта, а дверях колышется красноречивая записка. Фаенон разочарован — хотя и ненадолго. Он уводит Мидея подальше, добывает им по дороге еще дымящиеся коулоури у пекарной и продолжает рассказ о Теодоросе и его замечательных антикварных находках — выходит куда более лично, как если бы он доверял Мидею, зная его уж точно больше, чем пару недель.

— Знаешь, наверное, именно он первым по-настоящему заметил меня, — говорит он, кроша хлеб в пальцах. — Дал мне работу, когда я только добрался до Охемы. Тогда всё казалось чужим.

Он ненадолго замолкает, словно пытаясь услышать, не слишком ли много говорит. Не утомляет ли. Но, глянув на Мидея, не замечает ни раздражения, ни скуки. И всё же — пора передохнуть от этой насыщенной прогулки.

— Пойдём. Покажу тебе одно место, — бросает он, весело ускоряя шаг, и вскоре они уже сворачивают к неприметной лестнице у перекрёстка. Пара пролетов выводят прямо на крыши Мраморной ярмарки, которые уже давно смирились, что стали еще одной прогулочной дорогой для охемцев, обросшись деревянными мостиками и приглашающими развалиться на них покрывалами. Пока внизу шумят торговцы, спорят горожане и поют менестрели, здесь наверху — только ветер да небо. Они обходят пару влюблённых, тихо переговаривающихся в тени навеса, и компанию подростков, греющихся на солнце, которым праздно нет дела до них.

— Осторожно. Черепица тут местами хрупкая, — предупреждает он, вспоминая пару случаев, когда уверенность стоила ему падения.

Фаенон ведет Мидея к не самому простому месту, но зато всегда уединенному. Именно у покатой, переходящей в ровную вершину колонны возвышенности, он наконец останавливается и завороженно, как в первый раз оглядывает тянущиеся к небу пики Охемы. Сквозь небесную дымку величественно возвышается Предрассветная вершина, а за ней сам Кефал, держащий на себе сияющий Мехагелиос — если подумать, то Фаенон до сих пор не может до конца осознать, что из далекой Элизии Эйдес он добрался до того самого места, где может собственными глазами видеть титана и свет, что дает надежду всему Амфореусу. Думает ли так же Мидей?

Он оборачивается, и в улыбке его — всё то же: лёгкость, неунывающая и неприступная тяжестям.

— Как тебе?

На что ты готов пойти ради истории? Где находится та грань между репортерским долгом и простым человеческим пониманием? Черт его знает, на самом деле... Лоис было тяжеловато в последнее время, проблемы и сотни новых вопросов окружали её как хищники жертву. А Лоис Лейн не любит быть загнанной в угол, это делало её непредсказуемой и склонной к совершению необдуманных поступков. Да, ей и в обычное время ничего не мешало сделать глупость то тут то там, но у глупостей бывают разные масштабы. Опечатка в статье? Маленькая, привычная глупость, решаемая. Проникновение на секретную базу и попытки разузнать о запретных экспериментах, без подстраховки? Большая глупость, серьезная, несущая последствия. Но эти последствия еще не настигли её, пока.

Ло трудилась в поте лица, её квартира порой была похожа на место преступления, с десятками заметок по статьям, вероятными зацепками и целым набором грязных чашек из-под кофе. Она выживала на кофеине и сахаре, мечтательно вспоминая сладкий вкус затяжки сигаретным дымом, но свой яд пришлось выбирать с умом. Достаточно того, что её и так угрожали убить или сильно "подправить", она не могла себе позволить помочь им в собственном уничтожении. Ну и Кларк, конечно же Кларк... Вечно переживающий за её здоровье, слушающий её сердцебиение за тысячи миль, эдакий он заботливый бойфренд. Не могла же она его разочаровывать очередной вредной привычкой, да? Вот именно...
Все что она могла это пробраться на базу Кадмуса и вырыть всю информацию по его недавнему... сюрпризу в виде клона... ребенка? Ло не заходила на ту территорию, она все не могла подобрать правильное название всему происходящему, "безумие" не казалось достаточно сильным словом. А сильные словечки в статью не впишешь, ей это давно еще пояснили. Что-то там за журналистскую этику, серьезные издания и бла-бла-бла. Приходилось импровизировать. Так вот, Лоис пыталась помочь с информацией по "сюрпризу", но её как будто было недостаточно, или же она недостаточно глубоко копала, пока что.

Кларка она теперь видела реже, Супермена — почаще, но один и тот же человек за двумя личинами явно уже заработался и устал, морально. Она хотела бы сказать ему притормозить, выдохнуть немного, заземлиться ненадолго. Но сложно советовать то, что сама почти никогда не пробовала... Лоис все еще старалась быть рядом, напоминать ему о том, что мир все еще здесь. Возможно он её и услышит однажды.
Пока что обоим приходилось много работать и пытаться сделать мир чуточку лучше. Каждый своим способом. И Ло чувствовала, что кофеин постепенно захватывал весь организм, а дрожащие руки не помогали и без того сложным отношениям с пунктуацией и орфографией. Кто ж знал, что "биохимия" та еще сука... Но рабочий день подходил к концу, и снова торчать в Дейли Пленет до глубокой ночи не хотелось, ей за это не доплачивают, уж лучше дома доставать доску с заметками. Так и на диване уснуть не стыдно, а не на том неудобном монстре из офиса. Её "чемоданчик" был забит копиями статьи, каждая с разным количеством красного маркера в рандомных местах. Может и стоит выспаться хоть разок, вдруг это помогает обычно не совершать столько ошибок.

Лоис надеялась, что дом её встретит привычным уютом, возможно даже знакомым лицом. Но по ту сторону квартира была тихой и пустой, как будто. Замок немного сопротивлялся, но такое с ним было не впервые. Однако тревожное чувство не могло покинуть Ло, и это явно не эффект от следов кофеина в её крови. Она чувствовала беду, наживную способность, которую сейчас почему-то не послушала. Да и что она сделает, сбежит? Копов позовет? Когда они вообще помогали...
Ло попыталась выглядеть не встревоженной, открывая дверь. Она включила свет в коридоре, выдохнула и краем глаза осмотрела квартиру. Кто-то там точно был, но лицо заметить она не успела. Так, теперь стоило сохранять спокойствие и продумать дальнейшие действия. Супермена рано звать, её же еще не атаковали? Значит это не похищение, не ограбление, дело было в другом.
— Я бы предложила чашечку кофе, но время уже позднее, — Её голос почти не дрогнул, Ло пыталась не терять самообладание. Главное взять ситуацию под контроль и следовать старой доброй поговорке — fake it till you make it.

В преддверии весны дни становятся длиннее, а ночи тёплыми. Цинсюань радуется каждому погожему дню, когда не идут промозглые дожди, а спину греет мартовское солнце.

Его жизнь наконец-то наполнена куда большим смыслом, а руки постоянно заняты работой. Прежде он и представить не мог, насколько полюбит обычный ежедневный труд, особенно когда его община окажется за пределами города. Этой зимой им разрешили занять старые дома, оставшиеся от опустошенного болезнью городка, и пустить в ход все, что может оказаться полезным. Почва в здешних местах не очень плодородная, но немного риса и брюквы им точно удастся вырастить. А там видно будет. Скот тоже постепенно заведут, сейчас у них уже есть одна молочная корова, десяток куриц, четыре утки и кролики. Несколько человек смогли найти себе работу на ближайших хозяйствах, и возможно община постепенно осядет и расселится, перестав быть его большой обязанностью. Ну а пока у бывшего бога столько дел, что остаётся мало времени даже на сон, а значит кошмары мучают реже.

Из-за больных руки и ноги он не может в полной мере помогать на стройке или на пашне, но всеми силами старается быть при деле. Обучает в перерывах нескольких ребятишек письму и счету. Они старательно выводят иероглифы прямо на земле палочками и делают определенные успехи. Возможно, их ждет куда более счастливая судьба, чем родителей.

Вечером все дружно готовят ужин из того, что смогли обменять, заработать или собрать. В основном получается наловить рыбы, да поймать в капкан фазанов или кроликов.

Сегодня с утра Цинсюань отправляется проверить, как идут дела с возведением новых домов, где должны будут поселиться новые адепты его общины. Молва о добром старосте-Ветре и храбрых нищих летит далеко вперед. Некоторые специально приходят в их деревню, кто-то остается, кто-то уходит через несколько недель.

За помощью в укладке сена поверх балок крыши, Цинсюаня и застает весть о прибытии гостей.

“Кто бы это мог быть?” — искренне недоумевает бывший бог, ковыляя к южной окраине села. Ему совершенно непонятно, кому понадобилось исткать с ним встречи. Уж точно не Хэ Сюаню и не Небожителям, не вспоминавшем о товарище уже пару лет. Так что же это может быть?

Ответ заставляет в удивлении улыбнуться и прибавить шаг. Должно быть это соседи из других поселений.

— Приветствую дорогих гостей, — встретив поклоном, встряхивая коротко остриженными волосами, Цинсюань не решается подойти слишком близко к опрятно разодетым людям. Знает, что не очень свеж. В последний раз он омывался целиком пару недель назад. Купаться в реке еще рано, а греть целую кадку очень сложно. Да и дрова он не может самостоятельно насобирать в лесу. Приходится пока что только умывать лицо в ледяных речных потоках. Некогда пышные кудрявые волосы сохранить не удалось, под нож пошло все, что было ниже плеч. Но зато шее стало легче.

— Прошу, проходите, — Цинсюань жестами отгоняет любопытствующих ребятишек с дороги, увязавшихся за ним следом. — Что привело вас в нашу скромную обитель?

***

— Вон! И чтобы духу вашего здесь больше никогда не было! — клюка летит вслед убегающим гостям, а подслушавшие разговор старост сельчане недобро гудят и машут кулаками, подгоняя покинуть деревню как можно скорее.

Цинсюань выходит из своей хижины с трудом. Ему сразу подают выкинутую трость, и он благодарно опирается на нее.

— Так полагаю, вы все слышали, — окинув взглядом людей, бывший бог тяжело вздыхает. Он предпочел бы вовсе не сообщать о том вздоре, что великодушно поведали ему “соседи”.

— Мы никого не будем отправлять на гору. Никакой богатый урожай не стоит наших сестер и дочерей. Если там и правда живет демон, охочий до девственных тел, мы найдем способ утихомирить его пыл. Я кое-что смыслю в заклинательстве, и смогу вымолить милости богов, если своих сил нам будет недостаточно. Но покуда мне все это видится ужасным обманом и суеверием, не более. Так что расходитесь,

Толпящиеся люди одобрительно хлопают и постепенно возвращаются к своим обязанностям. При свете дня угроза от озабоченного демона, желающего получать ежегодную дань телами девственниц, не кажется существенной. Скорее уж нелепой.

И так оно и было, если бы через две ночи не пропала самая юная и красивая девушка из их общины. Бедняжку найдут только под утро третьего дня, обесчещенную и понесшую, разродившуюся буквально тем же днем монстром, похожим на злого духа из древних легенд. Его даже не успеют толком рассмотреть — нечисть выпрыгнет в окно и скроется в направлении леса.

Теперь угроза уже не выглядит столь нереальной, а Цинсюань впервые оказывается в столь шатком и опасном положении в своей должности старосты.

— Соберите добровольцев, готовых выступить со мной против нечисти. Силой никого не тащите, дело может оказаться и правда опасным. Держите всех девушек под присмотром, не выпускайте одних после захода солнца, — дав распоряжение, бывший бог погружается в изучение свитков и книг, которые ему удалось раздобыть за то время, что он жил в городе. Порою недоедая, он оставлял последний вэнь для покупки нового ценного материала. Мечта стать странствующим заклинателем никуда не исчезла, просто ее достижение оказалось куда сложнее.

Оторвавшись от чтения, услышав стук в дверь, Цинсюань надеется, что прибывших добровольцев будет как минимум с десяток. Но на пороге оказываются только двое. Брат обесчещенной девушки шестнадцати лет и малознакомый юноша, кажется присоединившийся к ним с конца зимы. Его имя никак не всплывает в памяти.

— Это все? Проходите.

Флинн, позевывая, пытается очистить засохший апельсин, который нашел тут же, за стойкой Сайруса - занятие скорее медитативное, чем несущее какой-то практический смысл. Крестфол проинструктировал его еще с вечера, приказав не напиваться и приготовить все, что им может понадобиться. Он планирует выйти из гавани с самого утра вместе с рыбацкими суденышками до того, как бриз развеет последние клочья тумана.

Флинн умеет быть благодарным и помнит доброе отношение, так что подходит к делу со всей ответственностью и даже почти не опаздывает к назначенному времени. И теперь, усмехаясь, поглядывает на недовольную мордашку девчонки, за которой Сайрус строго настрого приказал ему следить: "А если, слышишь, Флинн, если с ней что-то случится, я тебе глаз на жопу натяну!" Флинн верит, Сайрус умеет быть убедительным, а ребра Фейрвинда все еще иногда побаливают после неудачи в Вольной Гавани, что неплохо заземляет. Но уж простите ему отсутствие восторга от предстоящей миссии.

Нет, Флинн далек от того, чтобы считать женщин неспособными к занятиям сложнее вышивки, ему нередко приходилось иметь дело с морячками, способными колоть орехи руками (и, как показал опыт более близкого знакомства, не только руками), но фамилия Фордрагон слыхал даже такой равнодушный к политике, большим войнам и знати бродяга, как он. А сама девчонка, кажется, еще вчера топила в ручье игрушечные кораблики с деревянными рыцарями.

- Грифона придется оставить, принцесса, - под высохшей кожурой апельсин оказывается не таким глубоким старцем, как прикидывался, и коварно плюет Флинну едким соком прямо в глаз. - Ах ты ж с... селедка паршивая! Он привлечет слишком много внимания. -  пират утирает лицо запястьем и скребет макушку острием ножа. - К тому же не представляю, как заставить его забраться на судно.

За свою жизнь Флинн наслушался достаточно баек про то, что грифоны дикие и своенравные твари - даже прирученные. К тому же он не доверяет махине, способной выпотрошить человека одним взмахом лапы, а клювом - превратить твою черепушку в уютный домик для крабов. Только безумцу могла прийти в голову мысль оседлать это чудовище, да и вообще, нечего людям делать в воздухе, нечего!

Парочка переходит на шепот, но когда во время штормов мечущийся ветер затыкает тебе глотку твоим же криком, волей-неволей учишься читать по губам. Впрочем, не нужно обладать ни особыми навыками, ни особым умом, чтобы понять, о чем они говорят. Флинна не то чтобы расстраивает недоверие, он прекрасно понимал, с какими трудностями ему придется столкнуться на этом новом, тернистом пути Честного Человека, когда принимал предложение Сайруса (опять же, не то чтобы у него был особый выбор, но Фейрвинд старается об этом не думать), но добродушные, насмешливые огоньки пропадают из его глаз.

- Может, я пойду досплю, пока вы решаетесь?

Флинн зевает так, что щелкает за ушами, но тут Крестфолу удается то ли уболтать свою подопечную, то ли от уговоров перейти к приказам, но его резкий напутственный окрик выметает их из здания Адмиралтейства быстрее колдовства какого-нибудь заклинателя штормов, Фейрвинд только и успевает подхватить свое потрепанное, облысевшее изнутри дубленое пальто. К его удивлению, Теля хватает прислоненный к стене деревянный молот, а он-то думал, что это кто-то из парней Сайруса забыл.

- Не кисни, принцесса, - легкий бриз, начавшее золотить воды залива солнце и предвкушение нового выхода в море снова поднимают пирату настроение. - Умный командир знает, что не всегда можно справиться в одиночку, и умеет грамотно распоряжаться имеющимися возможностями!

Телия размашистым шагом, закинув молот на плечо, направляется к причалам для малых судов, Флинн дает ей немного себя обогнать, и его взгляд сам собой то и дело опускается к той ее части, за которой Фейрвинд собирается следить пристальнее всего. И сбивается с шага, когда девчонка резко меняет курс, не сразу соображая, куда это она намылилась.

- Э, нет! Мы так не догов... - он пытается удержать Телию за локоть, но по ее взгляду понимает, что спорить бесполезно - девица явно лучше него знала, где нужно уступить, а где может настоять на своем.

Флинну только и остается досадливо сплюнуть себе под ноги и пойти готовить их суденышко к отплытию. Чтобы не мельтешить перед клювом грифона, если им придется отстреливаться, ему приходится переложить завернутые в парусину ружья и бочонок с порохом - интендант, выдавший снаряжение по начерканному Сайрусом на обрывке какого-то старого указа разрешению, предупредил, что если Флинн что-то потеряет или сломает, то ему откусят полжопы. Учитывая, что об интенданте поговаривали, будто он, мол, родом из Гилнеаса, к предупреждению стоило отнестись со всей серьезностью. По всему выходило, что Фейрвинду нужно в лепешку расшибиться, если он хочет, чтобы его филей остался невредим. Над тем, почему его многострадальная задница никому не дает покоя, он подумает как-нибудь потом, вопросец вообще тянул на те, что "в чем смысл бытия" и "почему летучая рыба не летает".

Теперь еще и эта бешеная птица.

Флинн еще раз проверяет линь, пробегаясь пальцами по пропущенному сквозь люверсы тросу, не перетерся ли, да и крысы за ночь легко могли погрызть пеньку, растащив на подстилку в свои гнезда, после чего отходит к грот-мачте и скрещивает руки на груди. Он уже распрощался с мыслью отбыть незаметно и теперь собирался в полной мере насладиться предстоящим шоу. Люггер был не больше двадцати футов в длину, а по опыту мало кто из животных соглашался сменить прочную землю на неверную, шаткую палубу. Хотя у их суденышка и палубы-то не было.

- Он хоть днище нам когтищами не пробьет? - Флинн с подозрением глянул на внушительные кожистые лапы зверя. - И почему бы просто не долететь на грифоне до острова?