пальцы сжимают прохладный стакан с рэдбуллом и водкой; взгляд скользит по бьющимся в агонии лихорадочного танца людях, утопающих в громких, цветастых огнях. похоже на приступы эпилепсии — и илье это нравится, еще минут пять назад он был частью этого потока, едва вырвался, чтобы удовлетворить базовую человеческую потребность — потребность в алкоголе.

криво улыбается, кивает ближайшей телке, игриво поднимая брови [он даже не видит ее лица, все застилает пьяный туман, но илье поебать, ему та-а-ак поебать, он, кажется, готов сегодня утащить в койку даже сестру-близняшку новодворской]. та тоже посылает знаки внимания, ф л и р т у е т — или как это правильно называется? — но илья пропускает их. все его внимание отдается ему — алкоголю, конечно. он допивает залпом содержимое стакана и наблюдает, как мир вокруг начинает кружиться-вертеться, ч е р т в о з ь м и, а можно помедленнее, блять?

илью постепенно уносит, он чувствует это всем телом, вспоминает, что говорили однокурсники — "да илья еще зеленый". чрезмерно опекающая мать, не позволяющая тусить с утра до ночи, сделала свое дело — илюша, маменькин, сука, сынуля, выбирается в клубы и бары вместе со своими друзьями от силы раз в месяц. несвобода душит, бледные проблески надежды меркнут, но он не сдается и зубами вырывает свой шанс отдохнуть по-человечески. прямо как сегодня — отдых славный, жгучий, я р к и й, илье нравится, определенно.

в венах — ничего, кроме ошеломительного наслаждения. от выпитого алкоголя ли, от выкуренного грамма сативы ли, которым щедро поделился однокурсник, — да черт его знает, разве это важно? совершенно не важно, это в любом случае надо обдумывать, а думать у ильи плохо получается — особенно в состоянии несостояния.

наверное, стоило бы где-нибудь сесть, немного прийти в себя.

наверное, стоило бы не пить так много, что земля из-под ног начала уходить, а тормоза были выброшены на обочину вместе с помойной псиной по имени рассудок.

наверное, стоило бы не идти сегодня, именно сегодня, когда шанс столкнуться с одним получеловеком-полумудаком [илья еще не полностью уверен, что петя именно полумудак, вполне возможно, что он помесь мрази, уебана, твари подзаборной, обоссанного выблядка и дерьмоеда — в его семейном древе можно ногу сломать] с потока стремился к плюс бесконечности.

наверное, этих "стоило бы" мириады-мириады, примерно столько же, сколько звезд на небе, но илюша гуманитарий и считать умеет только до пяти, а после двух стаканов водки с рэдбуллом его iq неминуемо падает до -4 и навыки счета исчезают вовсе, поэтому все, что идет после двух, — это дохуя. так вот, этих "стоило бы" реально дохуя, они как бы между делом мелькают невнятными точками в пропитом сознании ильи, правда, тот им вообще никакого значения не придает — ну мелькают эти блядины и мелькают, заебали, конечно, немного, перетеплю как-нибудь, не в первый раз уже.

илья решает пойти дальше и заказывает себе чистый виски со льдом.

— эй, может, тебе хватит, а? ты собираешься сегодня ночевать под барной стойкой? тебя никто не потащит домой, эй.

— ну не нуди, колян, — губы расплываются в идиотской, расслабленной улыбке. илья не кричит, поэтому его слова захлебываются в оглушительной музыке.

— что ты сказал? говори нормально!

— забей.

он отворачивается от этого душнилы, берет свой виски и делает глоток — и почти давится в тот момент, когда в поле зрения появляется он.

п е т я. петя, мать его, хазин. гнилой язык, опасный рот [дашь ему палец — он откусит полконтинента и не подавится], смазливая морда, которая так и просит, чтоб ее разбили об ближайший бордюр. [было бы меньше лишних глаз и алкоголя в крови — илья бы так и сделал прямо сейчас]

петя хазин нравится всем [вернее — так кажется], популярный ублюдок, ну, конечно, — уважаемые родители, при деньгах, да и лицом вышел, чего еще желать? а то, что характер — лютая параша, так это не так важно, можно и потерпеть немного. за спиной, конечно, злословят — ну да и что, с кем не бывает?

и не то чтобы илья был принципиальным и святым, который требует той же святости от других. не то чтобы он был из тех, кто не способен закрывать глаза на какие-то проебы, о, нет, все люди такие — они оступаются, творят какую-то хуйню и не всегда раскаиваются, что с них взять?

илья бы мог закрыть глаза на то, что петя ведет себя как ебаный черт — друзьями не стали бы, но приятелями, которые вместе прогуливают пары, покупают тишку мяу-мяу, а потом вместе играют в кристаллики в ближайшем клубе, — вполне. у них на самом деле могли бы быть нормальные отношения, если бы не тысячи, миллионы разных "но".

имеем то, что имеем.

ноги сами несут его к этой блевотной морде. колян не успевает остановить — он вроде бы попытался, даже сказал "куда ты, блять, собрался?", но илья неудержим, он on a rampage.

— х-а-з-и-н.

он подходит к нему почти вплотную и смотрит неотрывно, будто пытаясь запугать.

— знаешь, кто ты?

на обочину выброшены не только тормоза и рассудок, но и какой-либо страх. выброшено вообще все, кроме полнейшей отбитости.

— п. и. д. о. р. а. с. ебучий ты пидорас, петя, мать твою, хазин, вот ты кто, — илья тыкает ему в грудь полупустым стаканом с виски со льдом и пытается говорить как можно более внятно. — как такую скотину вообще земля носит.

Дом Куков абсолютно чист, будто просвет грудной клетки на рентгеновском снимке. Стальные перекрытия, окна от потолка до самого пола, пространство воздуха и света. Тарани говорит, что идея дома в том, чтобы из южной стороны можно наблюдать за северной, из западной за восточной и наоборот. Жизнь в там доме иммерсивна, стулья, диваны, кровати отодвинуты от стен, наблюдатели вынуждены сидеть в центре, будто истуканы в деревне аборигенов.
Тарани говорит, что это контемпорари.
Ирвин отвечает, что это ебейший паноптикум.
Ирвин в этом доме опухоль, засевшая в лёгких или кишечнике, перемещающаяся метастаза. У кого-то в пяте, у кого-то на поверхности кожи, у Тарани же в голове. Черепная коробка как старый костюм, который послушно принимает форму тела — эго Тарани принимает форму эго Ирвина. Ирвину льстило ощущение узнавания, когда он облизывал поверхность мыслей Тарани: всё его — моё.
В позапрошлую пятницу он заставляет посмотреть Тарани какое-то гуро-аниме — весь вечер Ирвин держит в заложниках продолговатый мозг Кука, не позволяя сомкнуть веки на кровавых сценах.
— Человеческое тело — отвратительно, — на титрах он протягивает руку и обнимает Тарани за плечи. Он пиздит о телесном и телесности, как о чём-то лишнем, непостижимом, но прекрасно их осознаёт. Границы своего, границы чужого, продавленный под задницей диван, налипшие к взмокшей коже крошки чипсов, раздутый от пива мочевой пузырь и зудящее желание целоваться — всё осознанно. Ему кажется, что они с Тарани сиамские близнецы, соединенные головами, и его мысль должна двигать чужим телом. Странно, что не наоборот.
Он поворачивает голову, Тарани должен отзеркалить его. Титры всё идут, а губы Ирвина пьяно мажут по скуле и щеке.
В доме Кука остаётся аномальная чистота даже при повышении промилле в крови — все как будто ходят, не касаясь ступнями пола, пьют, не откручивая крышечки с горлышка бутылки. Ирвин ходит от угла в углу — Тарани перемещается ему параллельно, они как будто на двух разных концах креста. Их воссоединение невозможно. Ирвину кажется, что Тарани его избегает.
Возможно, не кажется.
Возможно, стоило бы внимательнее читать подаваемые знаки.
Голова кружится от ощущения, что в глаза забился сор и мусор из тредов твиттера. Засечки шрифта расцарапали веко изнутри, будто он не читал, а зачерпнул ими весь текст из мешка, и буквы в беспорядке увязли в глазном яблоке как мухи на липкой ленте. Ирвин растирает подушечками пальцев глаза, и чувствует, как по лицу расползаются и впитываются прочитанные слова.
На сетчатке остаётся лишь сообщения Тарани. Такие, какие бы он мог отправить кому угодно: матери, отцу, тренеру по софтболу, учителю йоги, президенту, богу.
Безликие, бездуховные, бестелесные. Они впились в глаза и проникли через зрачок в мозг. Абсолютно стерильная бессмысленная речь на вкус как подошва кроссовок.
Ирвин допивает третью бутылку пива. Прячется за чужими спинами. В слепой зоне, взгляд всегда упирается в затылок Тарани. Он как будто из ружья целится в косулю.
У края бассейна Ирвин перехватывает его поперёк живота и толкает вперёд. Падает вместе с брыкающимся Куком в хлористую воду, не разжимая объятий у самого дна. Ему кажется, что наконец он в околоплодных водах со своим близнецом.  Хочется смеяться, но рот заливает водой.

«Ну пиздец. Прилетели. Судя по всему, других вариантов не остаётся. Не хотелось, конечно, но чтобы победить придётся задействовать свой запасной план. Видит бог, я этого не хотел».

    Убрав элементные пистолеты, отключив свой шлем, тем самым открыв своё лицо, Звёздный Лорд приступил к реализации своего плана, который должен сработать. Во всяком случае, он был в этом уверен на все сто процентов.

    — Слушай. Мне кажется, что мы начали немного не с того, правильно? Существует вероятность, что я немного обознался. Ну, знаешь, шлем мой может немного барахлить и показывать немного не ту информацию. Кстати, я давно его хотел сдать в ремонт. Пожалуй, самое время, — легендарный выдержал неловкую паузу, — Это я так хотел сказать, что прошу прощения за столь дерзкую и, очевидно, необдуманную атаку.

    За день до этого

    — Ну и вот, собственно. Работёнка то не пыльная. Лайт деньги, а тебе всего лишь слетать туда сюда, да и привезти нам товар. Я, конечно, понимаю, что у тебя репутация, — в этот момент заказчик едва слышно усмехнулся, — Ты уважаемый человек в галактике, но я то знаю, что не бывает бывших опустошителей. Ну, что скажешь?

    — Скажу, что ещё тысяч десять кредитов на счёт было бы очень даже неплохо. Знаешь, ценники на запчасти для звездолётов нынче не дёшевы, а начиная с нового галактического цикла так вообще подорожают на тридцать процентов. Иногда, но я почитываю экономические статьи в местных газетах.

    Куилл, очевидно, лукавил и, само собой, несколько обнаглел, загибая такой ценник на кейс «забери-привези», но он не был дураком и, судя по внешнему виду заказчика и его манере «утаивать слона в комнате», капитан Стражей Галактики как минимум догадывался, что сей кейс не так прост, так кажется. Да и начальная цена в двадцать тысяч кредитов буквально кричала о том, что это не будет обычной поездочкой туда и обратно. А та самая манера выдавала в заказчике его реальных начальников. Разумеется, Питер может только догадываться, но по всем параметрам это были звездошлемные, но и это не точно. Собственно, финальный ценник зафиксирован, и пришло время к выполнению своей работы.

    День сегодняшний

    — Хорошо, что сегодня я один: никому и ничего не нужно объяснять. Надеюсь, что ребята отдыхают сейчас на славу. Увидят потом обновки «Милано» и скажут мол «Куилл, да это же просто ахуенно. Ты настоящий капитан» и всё в этом духе, а Грут потом такой на финалочку «Я есть Грут». Так, девочка моя, самое время приземляться. Здесь вроде плюс-минус ровная поверхность. Надеюсь, ты сможешь на автопилоте приземлиться без эксцессов.

    Звёздный Лорд благополучно приземляется на поверхность очередной планеты. За небольшой промежуток времени, пока он сюда добирался, он смог узнать кое-какие детали об этой планете: она населена разумными существами, значит, пригодна для жизни, у этих существ здесь собственная цивилизация, что значит можно будет после попробовать местного пойла. Но, что самое главное, у местных можно будет поспрашивать на счёт своей сегодняшней цели. «Милано» Питер оставил в режиме оптической маскировки, а после отправился в ближайшее поселение. Это был больше небольшой город, нежели чем поселение. Питер быстро сориентировался на местности и уже начал узнавать у населения про «свою родную сестру», в последний раз которую видели где-то на этой планете. Без своего шарма было никуда, но необходимую информацию Звёздный Лорд, всё-таки, получил. Хоть в чём-то заказчик не обманул.

    Мужчина направился в глушь — подальше от города, где в последний раз видели его «сестру». И, как оказалось, местные тоже не врали: шлем начал улавливать крайне необычные, но знакомые сигналы, будто местность была пропитана чем-то, связанным с империей Крии, но и техники никакой поблизости не было. Следов, на удивление, тоже не было никаких. Последний факт даже несколько пугал: вероятно, цель умеет много не следить. Ходить или летать на своих реактивных сапогах тоже бессмысленно, так как можно в одно мгновение стать лёгкой мишенью, если уже не стал. Поэтому Куиллу пришла в голову «гениальная» идея:

    — Эмм. А есть тут кто? Я несколько заблудился и хз куда идти. Хочу спросить дорогу, только и всего. Ауууу!

Возвращаться к обычной жизни оказывается чертовски непросто.

И ночные кошмары с собственным криком – самая меньшая из насущных проблем. Говорят, что нечто похожее испытывают солдаты, прошедшие войну. Но Элли не сражалась за свободу или независимость. Просто хотела поступить правильно, как и всегда, но заплатила слишком высокую цену.

Они не обсуждают смерть Джесси. Томми тактично молчит [хотя она готова поспорить, тот снится ему почти так же часто, как и ей]. Дина… пытается делать вид, что все это в прошлом и прикрывается материнством [стоит ли говорить, что Джей-Джей миниатюрная копия своего отца и просто забыть явно не получится]. Элли же… до сих пор ощущает бесконечный груз вины, что вечерами всегда становится особенно тяжелее и пытается сделать больше, чем способна вынести на своих плечах.

Кажется, что эти два года после возвращения в Джексон, превратились для нее в какой-то бесконечный День сурка. Где патрули [она просилась чаще до того, как Джоэл пришел в себя] чередовались с дежурствами в лазарете, что в какой-то момент там просто сдались и выделили ей старенький диванчик прямо в палате. Ведь возвращаться в их дом в полном одиночестве было непросто невыносимо. Тишина душила похлеще сновидений, в которых Элли снова и снова боялась не успеть.

Не успеть спасти Джоэла.

Местные врачи говорят, что ему повезло и что в нынешних обстоятельствах и имеющихся возможностях, они сделали все, что было в их силах. Длительная кома, восстановленная буквально по кусочкам нога и совсем не вдохновляющий итог – либо трость с ограниченным количеством нагрузки на тело, либо коляска, которая осточертела ему уже через неделю. Томми пытается шутить, что танцы теперь брату больше не грозят и Элли, кажется, улыбается впервые за долгое время.

И кажется, что жизнь, наконец-то, вернулась в привычное русло. Словно события двухгодичной давности лишь трагическая случайность, которую общине удалось пережить. Снова покой и умиротворение, заведенные порядки и насущные проблемы. Будто Джесси умер просто так. Просто не повезло. И Джоэл спасся просто чудом. И совсем неважно, что виновные во всем этом до сих пор живы.

Элли знает, что Совет ни за что не поддержит ее инициативу. Не поможет даже то, что Мария возглавляет это сборище светлых голов города, а Томми подкаблучник, пусть и пытается уверить всех в обратном. Да и она прекрасно понимает, какими будут отговорки. Что прошло слишком много времени, что нет смысла копаться в прошлом, что в настоящем есть куда более важные дела. Например, помочь Дине с ребенком или Джоэлу с реабилитацией.

Кстати говоря, о ней.

Она должна была вернуться с западного патруля еще час назад, но неожиданная кучка зараженных внесла свои коррективы, что в здание местной больницы Элли буквально влетела. Все еще нагруженная и запыхавшаяся. Чтобы получить неожиданную новость, что [мистер Миллер] ее не дождался и благополучно выписался сам.

— Вот же прыткий. Узнаю старого Джоэла, — она чертыхается, лавируя между людьми, когда направляется в сторону спального района города. Ряды разномастных домов, из числа еще тех, что были здесь изначально, а не выстроены руками жителей. И тот самый крайний, что выдали им сразу, как они остановились в Джексоне. Мда, дверцу от гаража стоило все-таки подремонтировать, но раньше руки не доходили, да и не успела она привести их жилище в божеский вид перед его возвращением. Стыдно, но у нее и, правда, были дела поважнее! Да и подумаешь, немножко пыльно.

— Джоэл!

Элли выкрикивает, едва ли не перепрыгивая по ступеням через одну к входной двери, и шумно выдыхает, завидев знакомую фигуру у окна в гостиной.

— Какого черта? Я же говорила меня подождать, — девушка потирает покалывающий от спонтанной пробежки бок и неуверенно делает пару шагов к нему. – Геройствовать хочется даже в своем состоянии… И не стой так долго, ты забыл, что сказал врач?

Она касается его руки, скорее на инстинктах, чуть сжимая в пальцах плотную ткань рубашки, затем подхватывает под локоть и тянет обратно к креслу.

— Ведь если ты упадешь, не факт, что я тебя подниму.

Элли фыркает от собственной же шутки и неуверенно присаживается в соседнее кресло, все еще разглядывая мужчину. Видеть его не в антураже больничной палаты было непривычно. Впрочем, она и к трости до сих пор не привыкла. И к новым маленьким шрамам, что отчетливо белеют на чужом лице.

Волчица любила три вещи:
опасные системы, кривой код и кнопки, которые не следовало бы трогать.

Особенно если они были красные.
Особенно если большие.
Особенно если мигали так, будто так и умоляли: «ну дааавай, нажми меня…» Вот с такой кнопки, собственно, всё и началось. Короче. А как часто по вашей вине исчезали какие нибудь незначительные вещи? Ну, в смысле полностью, из реальности. Мы не говорим о чем-то, что можно посеять в дырявых карманах и не заметить. Но, о таком же бесполезном.

Планетка называлась ЛОХЛЭНДОН-IV.
Точнее, условно называлась самой Волчицей — никто не утруждал себя официальными именами для ледяных комков с тремя разваливающимися спутниками, атмосферой из чистого азота и историей, которую даже Фикциологам истории было бы лень изучать. На картах она числилась как «Мир 7N-054» — то есть «семь раз скажи неинтересный, неопасный, ненужный, и пятьдесят четыре повтори».

И кто же мог подумать, что ма-а-аленький неинтересный мирок взлетит на космическую свалку истории благодаря одному очень талантливому хакеру? Да Элио его проссышь, кто.

Собственно, а чего? Мог бы и предвидеть такое недоразумение. Откуда же Сильвер должна была знать, что совсем недавно этот краешек-перекраешек-планетку зарезервировали под свои склады КММ? Она и не знала. Ну... МоЖет БыТь оНа И ДогАдЫвАлАсЬ... Может быть. Но не точно.

Сильвер тогда сидела в полуразвалившейся станции на орбите, болтая ногами над щелью в полу, откуда уныло свистел ветер. Консоль под пальцами едва жила: экран мигал, клавиши залипали, интерфейс выглядел так, будто его нарисовал пьяный ученик кибертехникума. Но Волчицу это только раззадоривало. Она девочка, которая просто ОБОЖАЕТ сложности. Ей нужно все самое странное, непонятное и, ругаться можно? Фух. Спасибо, что разрешили! Ублюдское! Ей нравилось все странное, непонятное и ублюдское.

— О, давай, лапочка, — бормотала она, вводя команду, — покажи мамочке свою базу данных. Не прячься, чертовка. Я же знаю, что у тебя там дыр больше, чем в... Кхм. Моем бюджете.

Да, временами ее честно заработанные, а так же красиво украденные деньги как будто исчезали в бескрайнем космосе. А код к этому моменту уже послушно распахнулся, переливаясь схемами и структурами. Волчицу пробрало ощущение охотничьего азарта — того самого, за что её и называли так, как называли. Нет, вовсе не Сильвер, Фу!

Девчонка уже час ковыряла крошечный, заброшенный мирок, пытаясь добраться до древней системы планетарного регулирования. Всё начиналось невинно — хотела протестировать новый эксплойт, проверить его на старой технике. Мелочь. Тренировка. Ничего такого. Все. Хватит на нее так смотреть, она краснеет!

Короче, она искренне верила, что это просто как пример для школьников, который она решит с закрытыми глазами. Пока не нашла ту самую кнопку. Большую. Красную. И глупо-привлекательную. На ней было выведено всего одно слово «СБРОС».

— Чё?! Прям так и написано?— Волчица прищурилась. — Даже без предупреждений? Без парольчика? Без «ВНИМАНИЕ, ПЛАНЕТА МОЖЕТ УМЕРЕТЬ»? Эх вы, разработчики предцивилизационные…

И консоль пискнула в ответ, будто тоже сомневаясь в происходящем.

— Да relax, старушка, я ж просто посмотрю, куда ведёт…— сказала она и нажала.

И всё.
Мир 7N-054 испустил последний цифровой вздох.

В смысле вздох-то вполне реальный, просто физически Сильвер находилась в своей каюте, развалившись, на кровати в позе морской звезды, а ее ультра_мега_омега_и_даже_альфа голограмма прям вот эпицентре только что начинающегося взрыва. Она аж подскочила. Там, на станции, не на кровати. А на кровати она чуть привстала, снимая с себя наушники, в которых переливалась кислотная, как и все ее хаотичные мысли, музыка.

Ладно, возвращаемся к происходящему  на станции. Сначала станция дрогнула — будто кто-то снаружи её легонько пнул.Потом консоль открыла перед Волчицей такую простыню системных сообщений:

«ОШИБКА: структура ядра повреждена»
«ОШИБКА: планетарная матрица не поддаётся восстановлению»
«ОШИБКА: вы точно хотели это сделать?!»
«ОШИБКА: а ладно, уже поздно. Но знайте: вы ужасный человек, уроженец альянца Сяньчьжоу, галовианец, сигонийец, лисий народ, видьядхара, или эуроид, а так же любая математическая форма жизни, антикитеранец, хелиоби, вуббабу,  И КАК ПЕПЕШИ ВЫ НЕ ОЧЕНЬ!!!

У каждой системы бывает такой переходный возраст, когда электроголос из ее колонок будто бы ломается. И внутри системы идут какие то необратимые процессы. Она уже точно не будет прежней. Вот и наша бунтарка ломалась, страшно и жутко коверкая каждое слово. А вместе с ней коверкалась и ломалась никому не нужная, дурацкая глыба льда. Ой. Планета.

Вот сейчас Сильвер подскочила и легонько провела пальцем по сенсору у виска, выключая очки виртуальной реальности. Черт, все произошло НАСТОЛЬКО БЫСТРО, что она попросту не успела воспользоваться редактом реальности. Ну а меньше чем через минуту раздался оглушительный хоровой крик:

— СЕРЕБРЯНЫЙ ВОЛК!!

Короче говоря, Охотников штрафанули. Ну да, а что такого? Как будто КММ не может оштрафовать самых разыскиваемых преступников в галактике просто потому, что они самые разыскиваемые преступники в галактике. Нет, эти черти везде лазейку найдут. А Сильвер нашла закономерная кара за любопытность, молочко за вредность и саечка за испуг.

И вот. Наступила пугающая тишина. Несколько пар глаз ее сверлили сверлом, шилом и пилой. Она честно даже не знала, что Светлячок может быть такой злодейкой на лицо. Но хуже всего было не это. Элио был абсолютно спокойным. Вот что пугало сильнее, чем гравитационный коллапс. Короче, он просто сказал, что она сейчас создала уникальную аномальную зону вероятностей. Потому что считал он ее тридцать шесть раз. Почти никогда не бывает так, что на тридцать седьмой - случается аномалия.

— Дак мелочь же! Планетка. Так... Маленькая, невкусная. Чего такого? А это много? Ну... Тридцать сколько-то там раз?

Ну, как выяснилось - очень.

Ладно, вижу вы уже заскучали. Поэтому возвращаемся к тому, что начало разворачиваться прямо сейчас на борту Охотников за Стеллартном. А именно после слов о том, что Сильвер во имя воспитательных целей на неделю лишают сети. О нет. Нет-нет-нет; НЕДЕЛЮ, КАФКА! И игр! Тем более игр... А значит пришло время доставать тот самый браслет, который внушал страх и ужас любому уроженцу Панклорда. Браслет, который использовался в тюрьмах особого строго режима на самых опасных киберпреступников. Он глушил любые сети и делал практически невозможным редакт реальности. А еще его разработали специально для одного очень талантливого хакера. И именовался он как... Сильверобойка....

— НЕ-Е-Т! — взвизгнула Волчица как раненная и метнулась через всю кают-компанию. И куда-то уже успела телепортироваться. Но она точно знала, что прятаться вечно у нее не получится. В прошлые три раза не получилось. И в этот раз ей на хвост конкретно сел Блэйд.

виктора сейчас интересовали лишь две вещи: смерть и электрощиток.

если первое было вполне в порядке вещей, и посещало голову не чаще чем раз в три минуты, то второе рискует свести его с ума. он уже битый час вел борьбу с десятком запутавшихся проводов, в тщетных попытках отыскать тот самый от усилителей звука. от скрюченной позы ныл позвоночник и затекла шея. виктор тихо ругается сквозь зубы, пытаясь проморгаться так, чтобы привыкнуть к полутусклому освещению запыленного актового зала. каким образом он должен вылизать каждый угол к завтрашнему концерту — неизвестно, и виктор уже допускает мысли, что придется подыскивать новую школу. взбешенный тон директрисы был довольно убедителен.

он чувствует, как к вискам подползает мигрень. попытки распутать веретено проводов, когда мозги только недавно бултыхнулись к черепной коробке изнутри были как минимум изнурительными. виктор смахивает рыжую челку тыльной стороной ладони и шипит, когда задевает разодранную кожу. тишина зала въедается в ушные раковины, и он находит этот звон даже комфортным. через какое-то время ему надоедает стоять скрюченным и он валится на паркет с проводами в руках, как если бы держал очень вычурный букет цветов.

хиттерфилд был отличным местом. отличным — до его приезда. в какой-то момент бесконечный поток пиздострадательских мыслей довел его до такого просветления, что воспринимать себя как вестника бед и апостола неприятностей стало частью его радужного персоналити. за окном светит солнце, бабочки кружат над цветами и счастливые студенты пихаются на горизонте. виктор нервно моргает, когда на секунду среди кружева цветастых футболок замечает знакомую темную макушку. ему даже кажется, что сквозь звенящую тишину пробивается раскатистый смех. смех, узнаваемый даже учитывая неделю существования в этих стенах. более того — узнаваемый настолько, что желудок нервно скручивается узлом на мгновение. но мираж спадает, и до него доходит, что в толпе нет того, кого он — ожидал? боялся? — увидеть.

ругнувшись под нос, виктор отрывает взгляд от окна и возвращается к электропроводам. пальцы снова путаются среди черной резины, а вот мысли упрямо утекают к призрачному образу, который он сам себе надумал.

ирвин — именно так звали навязчивый образ, наверняка обрадовался бы такой нелепой реакции. он был из тех, первое впечатление о которых складывается еще до того, как они заходят в поле твоего зрения. на лице чистое богохульство, в глазах упреки, а изо рта поточит бред. он сразу виктору не понравился. поведение неудавшегося оратора его ни разу не впечатляет, поэтому на всю сусально-минальную требуху ирвина виктору хотелось ответить лишь прямым в челюсть. он был уверен, что за такой прямолинейный ответ лэр назвал бы его неандертальцем. хотя учитывая развязный язык и мышление в плоскости плутона заклеймили бы скорее питекантропом. ну или птеродактелем.

как видно, виктор таким же глубоким ассоциативным мышлением не обладает, а потому и представить, как выебисто ирвин клеимит его он не может.

и зачем ему вообще сейчас представлять это?

виктор громко цокает. он бы влепил себе леща, если бы руки не были заняты. с самого утра настроение кому-то вмазать. но пока стабильно себе.

парень прикусывает губу и устраивается поудобнее на паркете. от долгого сидения в такой позе затекает шея, но он намеревался довести процесс до финала даже если это будет стоить ему сутулой до судорог спины.

вообще-то причина по которой ирвин так-то засел в закромах его воспаленных извилин проста — тот тоже должен быть наказан. пускай и не по тем конкретным причинам, что и вандом, но по пути обратно из кабинета злой директрисы ирвин как раз салютнул ему навстречу. наблюдая за тем, как тот чувствовал себя так уверенно и комфортно в кабинете, где не принято извещать что-то хорошее, виктор подумал, что ирвин должен быть завсегдатаем колонии для малолеток. ну или просто шизоидом с запалом на неприятности и вечным дрочевом на себя самого. виктор совсем не хотел этого знать, он просто так-то подумал ненароком.

что-то слишком много виктор сегодня думает.

и благо, прежде чем виктор успевает совершить над собой очередное моральное насилие в виде сессии самобичевания, он слышит звук открывающейся двери. на секунду в зал проникает шум коридора, голоса школьников и топот ног. виктор напрягается и вытягивает шею из своего пыльного убежища. бойся своих мыслей — неужели ирвин и впрямь объявился?